Диагностика убийства
Шрифт:
– У Таджа работает один мальчик, Ракеш, – тихо пробормотала я. – Его мать шьет сари…
– Ракеш? – переспросил Ноа с любопытством. – Это тот, что с верблюдом Кемалем?
– Вы его знаете?
– А как же! А его мать, Рани, – вот она, – он указал на молодую, очень худую женщину. Увидев, что я ее разглядываю, она улыбнулась, и я заметила, что во рту у нее не хватает зубов, зато оставшиеся – белее снежных вершин Гималаев.
– Ракеш говорил, что ей платят катастрофически мало за шитье, – сказала я, обращаясь к Ноа.
– Это правда. Кстати, Рани – швея, а эти мужчины –
– Что-что?
– Зардози – популярный вид вышивки в Индии, – пояснил Ноа. – Ею занимаются исключительно мужчины. Говорят, она пришла сюда вместе с Великими Моголами. Раньше в вышивке зардози использовались золотые и серебряные нити, поэтому такие изделия могли позволить себе только очень богатые, но теперь вышивают и обычными металлическими нитками на дорогих тканях типа шелка и парчи и, помимо нитей, используют драгоценные и полудрагоценные камни. Зардози особенно популярна в свадебных нарядах, и только состоятельные семьи могут позволить себе эту роскошь!
– Такие дорогие наряды – и такая маленькая оплата?
– Понятие справедливости здесь отсутствует, остается лишь понятие выживания, – покачал головой Ноа. – Тут выживают, как могут.
Рани что-то сказала Ноа, и он, пожав плечами, передал мне:
– Она спрашивает, замужем ли вы.
– Джи нэхин, – ответила я.
– А собираетесь?
– Это тоже Рани спрашивает? – подозрительно поинтересовалась я.
– Она это к тому, не нужен ли вам свадебный наряд.
– Вряд ли в ближайшее время он мне пригодится! Но я могу купить у них какое-нибудь сари, не предполагающее замужества, – есть здесь такие?
Ноа перевел, и Рани энергично закивала головой. Она тут же обратилась к одному из мужчин-вышивальщиков. Он тяжело поднялся на затекшие ноги и, подойдя к натянутой по периметру веревке, на которой висели переливающиеся всеми цветами полотна вышитой ткани, снял несколько и, перекинув через руку, приблизился к нам.
– Ну, какое вы предпочитаете? – спросил Ноа. – Имейте в виду, что я не шутил насчет дороговизны: стоимость от шести до сорока тысяч рупий!
Чхая с восторгом разглядывала материал и вышивку.
– Ой, это же… бирюза! – подобрала она английское слово. – Потрясающе, да?
– Невероятно, – пробормотала я и похвалила себя за то, что вчера вечером попросила Сушмиту поменять денег.
– А какое тебе больше нравится? – спросила я у Чхаи.
Девушка была удивлена, что кто-то интересуется ее скромным мнением. Тем не менее, немного поразмыслив, она ответила:
– Вот это, синее с бирюзой – очень красивое, просто как… как у Мадхури Дикшит в том фильме с Салманом[Мадхури Дикшит и Салман Кхан – индийские кинозвезды.]…
Я понятия не имела о том, что за имена назвала Чхая.
– Спросите, сколько стоит, – попросила я Ноа.
– Неужели вы станете носить сари?!
– Это вас не касается! – огрызнулась я, уязвленная очередной порцией сарказма со стороны швейцарца.
– Тридцать пять тысяч, – перевел Ноа слова вышивальщика. – Но вы можете поторговаться.
– Не стоит, – быстро сказала я. – Полторы так полторы.
Потрясенный мужчина принял у меня из рук оплату: он не рассчитывал на такое везенье, ведь я даже не попыталась сбить цену! А что – папа был богат, так разве я не могу позволить себе купить кое-что красивое? Назавтра назначена встреча в офисе братьев Баджпаи. Речь пойдет о наследстве, и вот тогда-то я узнаю точную сумму, на которую могу рассчитывать. У меня не оставалось сомнений в том, что часть нужно потратить на благотворительность, хотя я и предполагала, что большинство в семействе Варма окажется против.
Следующей мы посетили мастерскую, где также занимались вышивкой зардози, но там не было сари и вообще одежды, зато полно покрывал, подушек, туфель и шкатулок. Больше всего меня поразили картины с изображениями животных.
Я чувствовала себя выжатой как лимон, и Ноа не мог этого не заметить.
– Вам необходимо отдохнуть, – сказал он. – Слишком много впечатлений для одного дня!
В самом деле, постоянный контраст исключительного мастерства и крайней бедности угнетающе подействовал на мою психику. В отличие от нищих на улицах Дели и Агры эти люди ни о чем не просили – конечно, ведь они не попрошайки! И все же, как бы тяжело они ни работали, не могли наскрести хоть на сколько-нибудь достойное существование. Их, кажется, такое положение дел вполне удовлетворяло. Единственное, чего хотели местные жители, чтобы их оставили в покое и позволили жить так, как они жили испокон веков.
– Вернемся коротким путем, – предложил Ноа.
Прощаясь у машины, я сказала:
– Спасибо за экскурсию: вряд ли я увидела бы столько всего, не будь вас! Я попробую что-нибудь сделать для местного населения, но, пожалуйста, не считайте меня волшебницей.
– Это вам спасибо, что не отказались, – ответил Ноа, и я пристально поглядела на него, пытаясь уловить на лице швейцарца следы издевки. Ее не было и в помине. – Жаль, что ваш отец так сюда и не выбрался.
– Разве он никогда не посещал этот квартал? – не поверила я.
– Ни разу. Хотя, думаю, он имел представление о том, что увидит, – просто не хотел лишний раз встречаться с теми, кого придется ущемить в правах. Строительство клиники на территории Таджа – большая ответственность, и тот, кто собирается богатеть за счет этих земель, обязан подумать и о людях!
– Согласна, – вздохнула я. – Для меня все это внове, ведь я никогда не имела ни больших денег, ни власти, и теперь… Понимаете, я – обычный врач, и…
– Вы – врач?
– А что вас так удивляет? Между прочим, отец тоже был врачом!
– Простите, просто мне казалось, что вы занимаетесь чем-то другим.
– Чем же?
– Неважно. Но, если вы врач, то вам будет небезынтересно посмотреть на больницу, в которой я работаю?
А он точно знает, как действовать, чтобы выдавить из богатеньких Буратино денежки, – наверняка эта больница для бедных нуждается во вложении средств, и немалых! С другой стороны, что делать, если люди в стране настолько бедны, что могут рассчитывать лишь на заезжих парней вроде Ноа, которые оказались достаточно неравнодушными, чтобы хоть как-то помочь?