Диета старика
Шрифт:
Я в остроумии, признаться, не силен
И иногда шучу тяжеловато.
Как жизнь сама. Еще икорки,
А также балычок, маслин (конечно свежих),
Капусточки гурийской, лаваша,
Да масла шарики ребристые подайте.
Мы их, изысканных, как ракушки, жестоко
Размажем по дымящимся лепешкам -
Изделиям армянских хлебопеков..
И не забудьте тарталетки - к ним я нежен,
Такие хрупкие коробочки, шкатулки
Непрочные такие - на зубах
Податливо
Затем, наверно, суп - он, говорят, полезен.
Ну и еще чего-нибудь с грибами,
Какой-нибудь зажаренный кусок
Коровы умерщвленной - ведь жила,
Подумайте, жила она когда-то!
Как мы, вдыхала воздух ртом, ноздрями
И порами увесистого тела,
Но мало радости, должно быть, в этой жизни -
Вот разве что цветущий луг, трава там…
Да, ладно, впрочем, - вы, Тамара, нам
Под занавес шампанского достаньте.
Пусть пузырится. Я люблю его.
В нем глупость есть какая-то, невинность…
Подайте кофе по-турецки, и для дам
Побольше там пирожных разнородных.
Вот так-то, значит". Сытно отобедав,
Я спутниц оставлял своих внезапно,
Взгляд озабоченный остановив на диске
Часов настенных. Дело приближалось
К восьми. Нырял я незаметно
В довольно тесный, узкий коридорчик.
Я быстро опускался, поднимался
По лесенкам, по мелким закоулкам,
Потертые ковровые дорожки
Стремглав мелькали под упругим шагом.
Затем толкал я судорожно, тихо
В стене дубовой дверцу потайную
И в комнату большую проникал:
Все стены черным бархатом обиты,
А в середине стол огромный - здесь
Меня уже все ждали. Да, все наши.
Ведущие прозаики, поэты
И критики - довольно тесный круг.
Почти семейный. Председатель Марков
Меня приветствовал: "А, Валерьян Андреич!
Вы заставляете себя, однако, ждать.
Ну что ж, приступим. Все, я вижу, в сборе.
Евгений Алексаныч, попрошу вас
Нам освещение приличное создать".
И с хрустом свежую колоду распечатал.
Он был у нас всегда за банкомета -
Незыблемо сидел в высоком кресле,
Когда мы каждый вечер собирались
В той мрачной комнате для карточной игры.
Писатель Евтушенко вынес свечи
В тяжелых, бронзовых, зеленых шандалах,
Расставил медленно, поправил, чиркнул спичкой,
И огоньки тихонько заметались.
Свет потушили. Мягкий красный отблеск
Свечных огней поплыл по строгим лицам,
В очках у Кузнецова отразился
И потонул в глубоких зеркалах…
Да,
Что ногу потерял на фронте. Мне
Обычно верили. Смотрели с уваженьем
На иностранный, стройный мой протез.
Другие думали, что я попал под поезд,
Когда в запое был. Но вам скажу я честно,
Начистоту, без шуток, не таясь:
Я эту ногу в карты проиграл.
Играть на деньги скоро надоело,
У каждого полным-полно бумажек -
Какой здесь интерес? Так вот и стали
Придумывать мы разные затеи
Позаковыристей. А началось с ребячеств!
Один в себя плеваться позволял,
Когда проигрывал. Другой съедал бумажку.
Писатель Мальцев пил свою мочу…
Но бог азарта сумрачен и строг
И требует не штучек инфантильных.
Он настоящей жертвы жаждет. Крови!
Он любит трепет до корней волос,
Дрожанье пальцев, жуткий бледный шелест,
Холодный пот, отчаянье, злорадство,
Блеск, хохот, вопль, рыданье, скрежет, стон!
Я ногу потерял. Вы скажете: ужасно!
Чего там! Были случаи похлеще.
Фадеев жизнь свою поставил - и два раза
Выигрывал. А в третий раз не вышло.
Вот так вот и судьба. Она играет с нами!
Да, помню день, когда я проигрался,
Вот как вчера как будто это было…
Меня все окружили, утешали,
Сказали, что все сделают небольно.
Расселись по машинам с шумом, смехом
И в Переделкино веселою ватагой
Нагрянули. По кладбищу бродили.
"Гуляй, Валерий!
– мне друзья кричали, -
В последний раз гуляешь на обеих".
В усадьбу местную писателей зашли,
Там выпили холодного кефира
В полупустой полуденной столовой.
Затем один из нас к себе на дачу
Всех пригласил. Грибами сладко пахло.
Стоял холодный, солнечный сентябрь,
Большая дача ласково блестела
Стеклом веранд, дряхлеющих террасок.
Костерчик развели полупрозрачный
И с прибаутками, болтая, стали жарить
Пахучий шашлычок. Хозяин вынес кресла
Плетеные - в одном я примостился
В оцепененье тихом, золотистом.
А рядом кто-то выдвинул антенну
Транзистора - эфирный нежный шорох
И голоса на чуждых языках
Потусторонней лаской прозвучали.
Вдруг Штраус грянул - венский, сумасбродный,
Сверкающий, вращающийся вальс…
Ах, сколько там стремлений, неги, влаги!
Ах, сколько пены, бренности кипучей!
Как тягостно паренье, как легка
Слепая тяжесть в кружевной истоме!