Диета старика
Шрифт:
Забился веером колючий снежный прах…
Запахло безграничностью и смертью,
Очарованием, прощаньем, снегом, чудом,
Он обернулся на пороге: "Нуте-с!
Итак, товарищ Понизов, я жду
Вас у себя. Запомнили? Прощайте".
Дверь хлопнула. И только на полу
Полоска снега бледного осталась…
И все затихло.
С того момента жизнь переменилась.
Я понял, что судьба меня зовет
К
Я оборвал привычное теченье,
Литературу бросил и ни строчки
С минуты той, клянусь, не написал.
Больней всего - с друзьями расставаться.
Нам было вместе хорошо, мы сильно
Друг к другу сердцем прикипели. Знайте
И помните всегда - большая дружба
Поистине бесценна! В этом мире
Под ветром ли холодным трепеща,
Иль поднимая кубок наслаждений,
Мы к другу льнем - ведь мы же так непрочны,
Ведь нас и радость может раздавить,
Когда ее с друзьями не разделим!
Ах, как они старались скрасить мне
Ноги потерю! Вынесли на воздух,
Шутили, пели, тосты поднимали.
Я очень много пил - я осознал в тот вечер,
Что это как лекарство нужно мне.
О, эта ночь! В последний раз с друзьями!
Спустилась тьма, мы факелы зажгли
И медленной, торжественною цепью
В путь тронулись - мы ногу хоронили.
Ее в лиловый бархат завернули
(Была то скатерть - сняли со стола)
И впереди несли в блестящем мраке.
За ней несли меня - лежал я на доске.
В угаре пьяном мне порой казалось,
Что умер я и будет погребенье, -
Процессия тянулась вдоль заборов,
Скрипели сосны, в воздухе висели
Гудки ночные дальних поездов.
Неясный свет от факелов метался,
Мы вышли на шоссе, с полей тянуло смрадом,
Там Сетунь показалась впереди,
Дрожащий шум воды, глухой печальный ропот
Послышался, и мрачный черный холм
Навис над нами. Кладбище! Огромной
Толпой могил, решеток и крестов
Оно по склону расползлось. Ступени,
Полузатопленные слякотью, вели
Наверх, туда, к кладбищенской ограде.
Мы песню затянули, а на нас
Глядели тьмою съеденные лица
С могильных фотографий застекленных.
Надгробия как домики - оттуда
В овальные окошки смотрят в мир
Те, кто лишился тела. Житель смерти
Обязан мягок быть и молчалив,
Обязан сдержан быть и ненавязчив,
Обязан скромен быть и осторожен.
Обязанностей много, но не так-то
И просто исполнять их. Да, порою
Они с цепи срываются и буйно
Кружатся
Ах, как на них тогда смотреть опасно,
Но и приятно до предельной дрожи!
Мы ногу погребли в углу погоста.
Над ней поставили дощечку небольшую
"Нога В. Понизова". Острослов Чаковский
Импровизировал надгробный монолог.
Заставил нас, подлец, до слез смеяться!
А мне совсем ведь не до смеха было,
Но он такие штуки отпускал,
Что я червем, как сука, извивался!
Среди молчания, и холода, и тлена
Звучал здоровый этот, пьяный смех
Собравшихся мужчин. И факелы дрожали,
Хохочущие лица освещая.
Нет, не было цинизма в нашем смехе!
Нет, взор наш не зиял бездонной скукой
И жаждою кощунственных забав!
Мы жизнь любили искренне и нежно,
Мы все почти войну прошли, мы знали
Ей цену горькую, мы Родину любили
И за нее, не думая, готовы
Мы были умереть - мы столько раз стояли
Под смертоносным свистом вражьих пуль!
Мы трепет смерти чувствовали плотью,
И потому ценили свет ночной
И гул небес, и нежный запах тлена,
И хрупкие бумажные цветы,
Шуршащие об отдыхе и шутке…
Мы меж могил скатерку постелили,
С собой была закуска и вино.
Лежал я, опираясь на какой-то
Надгробный памятник. И было хорошо!
Я никогда еще не пил так сладко!
Я никогда таких не слышал песен,
Как в эту ночь. Мы пели фронтовые,
Народные и прочие напевы.
Звучало "Полюшко", вставая над погостом…
Вдруг кто-то крикнул: "Эй, смотрите, там
Могила Пастернака". Точно, возле
Белел тихонько памятник поэту.
"Поверь, Борис, в сердцах живут твои
Живые строки, словно ключ прозрачный -
Стеклянный ключ к слепым дверям веранды.
Мы любим эти звуки, это пенье.
Глухое воркованье на току,
Мы плачем от восторга пред грозою,
Когда горит оранжевая слякоть,
Навзрыд ты пишешь, клавиши гремят,
Весна чернеет, шепчутся портьеры,
Ты не ушел от нас, ты с нами, Боря!"
И мы стихи читали Пастернака,
Кто что припомнить мог. В трюмо туманном
Там чашечка какао испарялась,
И прочее звучало так волшебно!
А мне вот не пришлось какао пить!
Я беспризорным рос, оставленный всем миром,
Я голодал, я знал жестокий холод,
Я на вокзалах грязных ночевал,
Я продавал скабрезные открытки.