Дик с 12-й Нижней
Шрифт:
– Сами знаете. Завтра операция...
Моряк отнесся к напоминанию о предстоящей операции до обидного равнодушно. Он словно не верил в нее. Пробормотав что-то неопределенное, вроде:
"А-а!.. Да-да... Ну ничего, обойдется", - он щелкнул Дика по носу и ушел.
КИОСК НА КОЛЕСАХ
Том сговорился с инженером-прачкой Кингом Блейком встретиться возле станции подземки. Там и встретились. Старенький грузовичок стоял у обочины тротуара. В кабине сидел Блейк. Его черные руки спокойно лежали на баранке руля.
– Хелло, Блейк!
– Здравствуйте, Ауд!
Том забрался в кабину, сел рядом с инженером-прачкой-водителем. Машина тронулась.
Ни Том, ни Кинг не подумали о том, что в Нью-Йорке в конце рабочего дня автомобилем может пользоваться только тот, кому некуда спешить. А они спешили. Они очень спешили. Им надо было попасть в типографию. Однако время проходило, а до типографии оставалось все так же далеко. Машина двигалась медленнее любого пешехода. Справа, слева, позади, впереди - всюду, куда ни посмотреть, улицу заполняли тысячи автомобилей. Словно бизоны в громадном стаде, они фыркали, дрожали от нетерпения, на разные лады гудели и со всех сторон напирали на старенький грузовик. Тот тоже не давал себя в обиду, тоже фыркал, издавал гудком хриплые звуки, скрежетал тормозами, в общем, старался вовсю. Но это мало помогало. Поездка, по-настоящему говоря, превратилась не в поездку, а в стоянку с перерывами: полминуты движения - десять минут стоянки, полминуты движения - десять минут стоянки...
Том из себя выходил, он проклинал все на свете, он готов был оставить машину и пойти пешком. Но попробуй оставь!.. Для этого надо было найти на улице место, не занятое другой машиной. А тут дюйма свободного нигде не было; тут стадо автомобилей заполняло пространство от края одного тротуара до края другого; тут туман в воздухе стоял от бензинового перегара.
На город спустились сумерки, а моряк и инженер все еще были кварталах в десяти от типографии. Застряли перед светофором. Кинг уверял, что это последний, что дальше больших задержек не будет.
Улицу заполняли все те же привычные звуки - шум людской толпы, выкрики продавцов, зазывная музыка радиорепродукторов возле кино и ресторанов, тяжелое дыхание моторов. Но вот в сложном уличном оркестре возникли новые звуки. Они неслись издалека и с каждой минутой становились явственнее. Сначала ничего нельзя было понять, слышны были только звонкие мальчишеские голоса, выкрикивавшие что-то неразборчивое. Потом в криках мальчишек можно было уловить уже одно привычное для уха нью-йоркца слово - "экстренный"... Потом стало слышно наконец все, что хотели возвестить миру мальчишки. Они кричали:
– Экстренный выпуск "Голоса рабочего"! Экстренный выпуск!
– Слышите, Кинг?
– огорченно произнес Том.
– Опоздали!..
Мимо пробежал паренек. Увесистую пачку листков он зажимал левой рукой, а в правой держал один номер и размахивал им в воздухе, будто стрелочник флажком, когда нужно остановить поезд.
– Экстренный выпуск! Экстренный выпуск!
– Эй, мальчик!
– крикнул Том.
Ловко лавируя между машинами, газетчик подбежал к грузовику. Это был Чез Николс. Скромный Чез, тихий Чез, честный Чез, которого мальчишки на пустыре уважают за то, что он никогда не жульничает, никогда никого не обманывает.
Чез и сейчас оставался честным парнем, но скромным и тихим назвать его было нельзя. Он весь пылал усердием, он делал дело, а дело скромных и тихоньких не любит. Когда продаешь газеты, нужно уметь лезть на глаза и кричать в самое ухо. Чез так и поступал. Вскочив на подножку грузовика, он сунул листок в кабину и не переводя духа произнес:
– Купите газету, мистер. Поверьте, очень интересный номер. Несчастный случай с мальчиком. Ваши несколько центов спасут его.
Том протянул монетку.
– Послушай, парень, - спросил он, - ты не видел: Майк Грин, рыженький такой... Он как, в типографии еще?
Чез удивленно посмотрел на Тома. Ему хотелось спросить, откуда этот здоровяк, похожий на моряка, знает Майка? Но спрашивать было некогда. Бросив на ходу:
– Бронза?.. Там. Ждет кого-то...
– Чез вырвал из пачки газету и побежал дальше.
Над головами прохожих снова, как сигнал бедствия, замелькал листок.
– Экстренный выпуск! Экстренный выпуск! Том развернул газету. В нос ударил запах свежей типографской краски. Через всю страницу шли большие буквы первой строчки:
ДИКА ГОРДОНА НАДО СПАСТИ!
Ниже буквы заголовков были поменьше, но тоже маршировали через всю страницу:
ЮНОМУ АМЕРИКАНЦУ ГРОЗИТ СЛЕПОТА ЕГО ОТЕЦ - РАБОЧИЙ НЕ МОЖЕТ ЗАПЛАТИТЬ ЗА ЛЕЧЕНИЕ. ВРАЧИ ПРЕДЛАГАЮТ УДАЛИТЬ ГЛАЗ - ЭТО ДЕШЕВЛЕ.
Буквы заголовков хоть и шли в строю, но все же на солдат похожи не были. Это были командиры. А вот дальше в строчках теснились рядовые. Строка за строкой черненькие знаки, сложенные в слова, рассказывали о случае с Диком Гордоном. И не только о нем. Приводились другие случаи, рассказывалось о других детях и взрослых, которые тоже болели и могли выздороветь, но не выздоровели, потому что у них не было денег на лечение. Уж они знали, редактор и его помощник Джо, что писать и как писать. Хорошо всё изложили - просто и ясно.
В центре страницы, в рамке из строчек, была помещена фотография Дика, вернее сказать - его глаза. Нижнюю часть портрета, раздобытого вчера Майком, в газете отхватили, верхнюю отхватили и оставили только глаза с кусочком носа и полоской лба.
Вообще-то глаза Дика ничего особенного собой не представляют. Глаза как глаза - живые, бойкие смышленые, мальчишеские. Но сейчас, сами по себе, они приобрели совсем новое выражение. Большие, пытливые, серьезные, выжидающие, они как бы забирались в душу каждого, кто смотрел на них.
И подпись под фотографией тоже была не такой, мимо которой можно пройти равнодушно. Она говорила:
ГЛАЗА, КОТОРЫЕ ПРОДАЮТСЯ. ЦЕНА 850 ДОЛЛАРОВ. КУПИМ И ПОДАРИМ ГЛАЗА ТОМУ, КОМУ ОНИ ПРИНАДЛЕЖАТ - ДИКУ ГОРДОНУ.
Пока Том и Кинг просматривали газету, красный сигнал в светофоре сменился зеленым. Лавина машин двинулась и покатилась, набирая скорость. По улице навстречу бежали мальчишки с пачками листков в руках. "Экстренный выпуск! Экстренный выпуск!" - доносилось с тротуаров.
Том наклонился к водителю: