Дикари Ойкумены.Трилогия
Шрифт:
«Почему нельзя?» – равнодушно спросил рефлекс.
Потому!
Можно. Мы просто берем нового раба. Никто не погибнет.
Астланин шагнул навстречу. Приглашающе развел руки: ну что же вы? Берите меня! Я безоружен. Я не окажу сопротивления. Я хочу уйти в солнце. Отправьте меня туда! Вы же здесь для этого? Отпустите меня в солнце, и жара стихнет, вернется прохлада, и вы сумеете вздохнуть спокойно…
Заклеймить!
В солнце!
Нельзя!
Ведьмы застыли в шатком равновесии. Мышцы закаменели от напряжения. Костяшки пальцев побелели. Безразличие превращало лица в маски, глухие забрала шлемов. Астланин отступил,
Жар и холод.
Пирамида и степь.
Помпилия и Астлантида.
В руках у третьей Ведьмы возник железный прут с нашлепкой клейма. Привстав на цыпочки, Ведьма сунула прут в солнце, как в горн. Клеймо зарделось, налилось багрянцем, пурпуром, кровавым отблеском. Улыбаясь, лейтенант Илхикамина следил, как прут течет, плавится, меняет форму.
Вулканическое стекло.
Черный, бритвенноострый нож.
– Нет! Назад!
Две Ведьмы сдвинули щиты, преградили дорогу трем. С видимой неохотой нож вернулся к прообразу клейма. Это ничего не меняет, поняла Ливия. Плечо болело, ремни натирали предплечье. Ничего. Не меняет. Минута, другая, и их станет четверо, а я останусь одна.
Потом не останется ни одной.
II
– Она может погибнуть.
– Разумеется. Тогда мы попробуем Змея.
– Я – ее командир. Ей конец, я же вижу.
– Она знала, на что идет.
– Сохранение вверенного личного состава…
– Что вы там бормочете?
– …первейшая задача и обязанность командира!
– Вы плохо знаете устав. Первейшая задача, извините за каламбур – выполнение поставленной задачи. Кроме того, здесь я определяю ваши задачи.
– Командир имеет право не выполнить приказ вышестоящего офицера, если приказ противоречит воинскому уставу или наносит вред интересам Великой Помпилии!
– Вы лучше меня в курсе интересов Великой Помпилии?
– Я не собираюсь мешать опциону Метелле выполнять поставленную задачу. Напротив, я намерен всеми силами поддержать…
– Запрещаю!
– Сожалею, но я не могу иначе.
– Вы пойдете под трибунал!
– Так точно.
– Мамерк! Выведите оберцентуриона Тумидуса…
– Не лезьте в бутылку, Марк. Давайте похорошему…
– Выведите его к чертовой матери!
– Оставайтесь на месте, Мамерк. Добром прошу.
– …как разумные люди…
– Alles!..
– Что вы делаете? Вы сломаете мне руку!
– Оберцентурион, вы меня слышите?!
– Я вас слышу.
– Мне что, вызвать охрану?
– Не мешайте мне. Я взял опциона Метеллу в корсет .
III
– Опцион Метелла!
Ответа не последовало.
Пирамида возвышалась над степью. Вопреки обычаям степей лежать на плоскости, эта степь – жухлая трава, притрушенная грязноватым снегом – шла уступами, словно прикидывалась щербатыми ступенями, ведущими к алтарю. Камень, из которого сложили пирамиду, был изъязвлен
Две реальности, как декорации к разным спектаклям, выставленные на сцену раззявойоформителем, образовывали безумную композицию: торжество эклектики.
– Опцион Метелла!
Трое Ведьм, бряцая доспехами, рвались к лейтенанту Илхикамине. Сомкнув щиты, пара Ливий Метелл из последних сил удерживала взбесившуюся троицу. Пятилась, упиралась, хрипела горящими лёгкими. Гвозди, которыми сапожник подбил подошвы солдатских калиг, скрежетали по плитам. Дело пока не дошло до мечей, но чувствовалось: рано или поздно клинки покинут ножны. Даже не хотелось думать, что значила бы схватка между ипостасями, доведенная до смертельного исхода.
Голый, с ног до головы расписанный узорами, Манойя отступил на край, опасно балансируя над пропастью. За спиной Манойи дышал обрыв, дном которого, финалом самоубийственного полета, была степь, а вершиной – солнце над степью. Астланин смеялся, как ребенок. Если знаешь, куда полетишь, отчего бы и не радоваться? Вмешаться в конфликт он не спешил: боялся спугнуть удачу. Дрожа от предвкушения, на пороге эйфории, Манойя ждал, пока Ведьма разберется сама с собой, видел, что большинство на его стороне, и понимал, что торопиться некуда.
– Опцион Метелла!
Все, что трясло сейчас Ойкумену от Тренга до Астлантиды, все события, сжавшиеся в белый от напряжения кулак гиганта, все инъекции новейшего образца, провоцировавшие инфаркт у солнц – какимто невероятным образом они претворялись, отражались, опрокидывались в то, что происходило здесь и сейчас, под шелухой , в галлюцинативном комплексе Марка, Ливии и лейтенанта Илхикамины. Так небо опрокидывается в пруд, вместе с луной и звездами, делаясь мелким, куцым, втискиваясь в ничтожество границ – и тем не менее оставаясь небом, простором, лихим размахом от горизонта до горизонта.
Марк не в силах был осознать это, выковать цепь причин и следствий, аллюзий и параллелей; он даже не мог внятно сформулировать, что творится вокруг него. Но волчий нюх подсказывал оберцентуриону Кнуту: выбор невелик.
Рычи или беги.
Один, сказал Марк. Я один, как Манойя. Что ты сделал со мной, Остров Цапель? В присутствии астланина, мечтающего об уходе в солнце, я – воплощенное одиночество, хоть обнажи меч и четвертуй сам себя. Мне ли докричаться до Ведьмы? Она глуха на шесть ушей из десяти, да и те уши, что сохранили чуткость, утратят слух с минуты на минуту. Лязг щитов, хрип дыхания, звон доспехов…
Одиночке ли перекричать хор?
Ты не один, возразил оберцентурион Кнут. Тебя пятеро, пусть это и нарушает все нормы языка. Первый дрался с Катилиной: шамберьер против сабли. Второй рвал деканов в учебке. Третий сажал ботподранок на Остров Цапель. Четвертый орудовал копьем в недрах пирамиды. Пятый стрелял по удирающему Тизитлю. Какой ты один? Бежишь, дезертир? Тогда посчитаем иначе. Первый дрался с Катилиной: щенок, сопляк, бестолочь. Второй рвал деканов в учебке: упрямый придурок. Третий сажал бот на Астлантиду: случайность, помноженная на удачу. Четвертый махал копьем: минус глаз, минус селезенка. Пятый стрелял, да цель смылась.