Дикарка для Хулигана
Шрифт:
— Ты самый лучший, Егор. Я тебя до безумия аномалю.
— До потери пульса, моя Дикарка. До остановки сердца. До последнего вдоха.
Не смотря на то, что убедила себя в том, что мне не важны слова, всё равно жду, что Гора скажет «люблю». Но он не говорит. Обрываясь, целует. Отвечаю сугубо на автомате, а внутри расползается горькая обида и разочарование.
Но и я тоже не говорю. Что меня держит? Неужели боюсь, что он не примет? Я в это не верю.
Разрывая поцелуй, хватает меня на руки и идёт к бассейну.
— Поплаваем? — подтягивает вверх одну бровь.
— В конце октября? Егор, я, конечно, не самая нормальная на свете, но даже у меня на такое мозгов не хватит. — улыбаясь, прячусь за иронией.
— Бассейн с подогревом, Дикарка. Расслабься.
Перевожу взгляд на воду и шумно сглатываю, тормозя панику на подходе.
— Какая здесь глубина? — выбиваю дребезжащим голосом.
Глупый вопрос, конечно. Я и так знаю, что
— Максимум метра три. Может два. Ты чего трясёшься? — обнимает рукой за лопатки. — Ты же не боишься плавать. Что случилось, Ди?
— Ничего. Я не хочу купаться. — трещу, отходя назад.
Этой глубины не хватит, чтобы прыгнуть. Как объяснить ему? Не хочу, чтобы Егор знал, какая я трусиха. Что и этого тоже боюсь.
— Диана, успокойся. Объясни, что происходит.
— Ничего! — с лёту срываюсь на крик. Меня топит. Топит… По щекам слёзы градом. — Я не могу… Не могу… Не могу… — получив заряд паники, впадаю в истерику. — Я не могу! Не могу!
Сжав кулаки, вгоняю ногти в ладони. Развернувшись, сбегаю по лестнице. С последних трёх ступенек слетаю кувырком. Разбиваю колени. Егор бежит следом, но я просто не могу позволить ему видеть себя такой. Ненавижу быть слабой. Ненавижу!
Подорвавшись на ноги, не ощущаю боли. Плохой знак. Меня прорвало. Залетаю в ванну и хлопаю дверью у парня перед носом. Щёлкаю замок. Приваливаюсь спиной к двери и скатываюсь на пол. Трясёт так, что зуб на зуб не попадает. Я теряюсь в реальности. Я задыхаюсь. Кислород не поступает в лёгкие, потому что они заполнены водой.
Зажимаю рот ладонью и вою, чтобы избавиться от этого чувства. Поездки на машине — мелочи. С ними я научилась справляться, но с этим…
— Диана, открой дверь. Что происходит? Блядь, не пугай меня, твою налево! — то еле слышно, то криком требует Северов. — Диана, пожалуйста, открой. Давай поговорим. Можешь ничего не объяснять. Просто открой, Котёнок. Я боюсь за тебя. Давай, Ди, пожалуйста.
Давясь рыданиям, с трудом разбираю его слова. Вгрызаюсь в кулак. Мельком цепляю взглядом счёсанные колени.
— Диана, если ты не откроешь, то, Богом клянусь, я вышибу эту ёбаную дверь. Отойди в сторону. Считаю до трёх. Раз…
Подскакиваю на ноги и отпираю замок. Дёргаю дверь, понимая, что Егор не шутит. Не успеваю даже вдохнуть, как парень поднимает меня на руки, прижимая к груди.
До боли в пальцах цепляюсь за его футболку, продолжая тонуть в слезах и панике. Он садится на диван, сильнее сдавливая моё, кажущееся таким маленьким и хрупким тело. Что-то успокаивающе шепчет, гладя руками спину.
— Тише, Котёнок. Тише. Ничего страшного не случилось. Ты здесь. Со мной.
Но я не там и не с ним. Я умираю в ледяной воде.
Жадно хватаю распахнутыми губами воздух, но давлюсь и захлёбываюсь.
— Осторожнее, Диана. Дыши медленно. Через нос. Давай. Ты сможешь, Котёнок. Дыши.
Как и в прошлую мою паническую атаку, вдыхает и выдыхает, глазами требуя, чтобы я повторяла за ним. Переключаю всё внимание на его голос и действия. Когда, наконец, мне удаётся вдохнуть, выдаю жалкий всхлип. Прячу лицо у него на груди.
— Умница, малышка. Молодец. Дыши. Просто дыши. Уже всё закончилось.
— Я всё испортила. — скулю, заливая новым потоком кислоты белую футболку.
— Ты ничего не испортила, Диана. Не думай об этом.
— Нет, Егор, испортила! — упираясь в плечи, вскидываю на него лицо. — Потому что не хотела говорить! Если бы рассказала сразу, то ничего этого не было бы!
— Расскажи сейчас, Ди. Не всё. То, что считаешь нужным. Дай мне помочь тебе.
Стирает со щёк слёзы ласковым касаниями. Разминает затылок, но даже это сейчас не спасает. А в следующую секунду я говорю то, чего не говорила никому.
— Та авария… Она не просто забрала у меня два года жизни. Она меня убила.
***
— На выходных мама отвезла нас с братьями к бабушке. У папы была работа, поэтому он должен был приехать на следующий день. У меня поднялась температура. Сопли, кашель. Чтобы я не заразила остальных, мама оставила их с бабушкой, а сама повезла меня домой. Знаешь, я тогда не понимала, что происходит. Когда мы зашли в дом, то я видела только голого отца и женщину… Блондинку, которая скакала на нём сверху. Я просто смотрела на них, как заворожённая. А мама… Она вдруг начала плакать и кричать. Та женщина подскочила и начала одеваться. Папа завернулся в одеяло. Он всё просил, чтобы мама перестала кричать и истерить, чтобы выслушала его. Она только ударила его, схватила меня на руки и выбежала на улицу. Папа выбежал следом. Умолял, чтобы она подумала о детях. Просил дать ему объясниться. Мама тогда заявила, что он больше никогда никого из нас не увидит. Посадила меня на заднее сидение и захлопнула дверь. Они ещё долго ругались, но я не слышала. Потом мама запрыгнула в машину, и мы уехали. Я смотрела в заднее стекло и… Знаешь, я думала только о том, что могу больше никогда его не увидеть. В тот момент это было для меня самым страшным. Но потом… Был ливень. Я помню, как суматошно бегали по лобовухе дворники. Как сметали с него потоки воды. Мама всё плакала, а я звала её. Старалась успокоить. Но она будто не слышала. Потом позвонил папа. Она опять кричала и рыдала в трубку. А потом… Следом… был удар. Несколько мгновений невесомости и опять удар. Оказалось, что мы слетели с моста в реку. Мама была без сознания. А я… я… Я не чувствовала ног ниже колена. Всё болело, а они нет. Мне было страшно. Больно. Я тоже начала плакать. Звала маму. Просила помочь мне, но она не реагировала. Я кричала. Старалась выбраться, но ноги зажало. А вода медленно заполняла салон, начиная с багажника. Только через время я узнала, что мы упали прямо на валун передней частью. Задняя была ниже. Когда вода достигла спины, мне было та-ак холодно. А она всё поднималась и поднималась. Добралась до горла. Я старалась приподняться на руках. Держалась, сколько могла. Задирала голову. Задерживала дыхание. Но её становилось всё больше. Я больше не могла держаться. Сил не осталось, но я хотела жить. Я боролась до последнего. Я помню это чувство, как ледяная вода, попадая в нос, стекала по горлу. Я кашляла, но только набирала больше воды. Я чувствовала, как она заполняет лёгкие. А потом… Темнота. Мне вдруг стало так хорошо и тепло. Холод исчез. Тело не болело. Я снова могла шевелить ногами. Я была где-то, где не бывает больно. Где всегда светит солнце, которого можно коснуться и не обжечься. Невиданные растения. Такие яркие цвета, которых я никогда не видела. Странные звери. Мне было так легко. Я могла там летать, а потом… Вернулась боль. Я была мертва двенадцать минут сорок семь секунд.
Выговаривая всё это на одном дыхании, снова становлюсь пятилетней девочкой. Я опять проживаю каждую секунду той роковой ночи. Слёзы без конца стекают по щекам. Соль иссушивает и стягивает кожу. Несмотря на то, что мне ужасно холодно, липкий пот покрывает всё тело.
Егор почти не дышит. Его крепкое тело твёрже камня. Его тоже трясёт, но он ничего не говорит, позволив мне закончить рассказ. Забившись кислородом, продолжаю самую страшную часть повести.
— На моих ногах ниже колена не было ни одной целой кости. Они были перемолоты в крошку. В пыль! Держались только на остатках кожи и жил. Потом начались бесконечные месяцы анализов и операций. Одиннадцать операций, за которые мне поставили синтетические трансплантаты взамен тех костей, что не удалось спасти. А не осталось почти ничего. За это время меня не раз переводили в разные больницы. Сменялись врачи, медсёстры, палаты, языки разговоров. Русский, немецкий, английский, опять русский. Когда мы вернулись из штатов, началась реабилитация. Родители опять были вместе, но я ещё столько раз видела, как мама плачет. Они привозили братьев каждый день. Они поддерживали меня. Веселили. Тима рассказывал, какого это пойти в первый класс. Жаловался на уроки. А потом они уходили. А я мечтала уйти с ними. Своими ногами. Встать и пойти. Но не могла. Любое движение было пыткой. Сначала мне даже они не давались, но я не могла сдаться. Я хотела не просто жить. Я хотела ходить. Я хотела бегать. Не отставать от братьев. Мечтала пойти в школу. Лазать по деревьям. Играть в догонялки. Мне было почти семь. И мне столько ещё надо было сделать в жизни. Я мечтала погулять по улицам Берлина и Лондона. Полазить по горам Шотландии и равнинам Ирландии. Пройтись по Нью-Йорку. На своих двоих. Мне надо было столько увидеть! Шли недели, но ничего не менялось. Я начала сдаваться. Я не хотела никого видеть. Я завидовала братьям. Я их ненавидела. И родителей тоже. Но именно в этот день, как знак, я впервые смогла пошевелить ногой. Совсем немного. Через боль, но я смогла! Сначала были упражнения на кровати и тренажёрах. Разминки. Первые шаги. Андрей тогда всегда был рядом. Он заменил мне вечно рыдающую мать и винящего себя отца. Помогал мне вставать. Идти. Шаг за шагом. Всегда держал. Когда падала — поднимал. Поддерживал. Обещал, что я обязательно буду бегать. Я верила ему. Двенадцатилетний брат был единственным, кто верил в меня. И я пообещала, что пойду ради него. Сначала с костылями. Потом с тростью. Через год после выписки я начала бегать. К тому моменту, как вышла из больницы, я уже знала лучше многих других, что такое боль, ужас, измена, разбитое сердце, предательство, смерть. В семь лет я знала и понимала больше, чем большинство людей узнают за всю жизнь. Когда мне было пять, Диана Дикая умерла. Вместо неё вернулась Даня. Которая ненавидела розовый цвет и платья. Которая поклялась себе, что никогда не станет такой слабой, как мама. Что никогда…
Я не говорю остального. Не могу сказать, что поклялась никогда не любить, чтобы не позволить кому-то втоптать меня в грязь, как отец сделал это с мамой. Как и не рассказываю о том, что до сих пор не смогла простить родителей до конца.
Мужские руки крепче сжимают меня. Из его груди вылетают какие-то хлипкие звуки. Поднимаю голову, но Егор толкает меня на себя, не позволяя этого сделать. Периодически он коротко вздрагивает. Нас обоих колотит. Его пальцы судорожно сжимают футболку на спине.