Дикая Африка
Шрифт:
– Стой! Кто идет?
– Друг, – донеслось снизу. Это была долгожданная смена.
Вернувшись в лагерь, я убедился, что там хорошо, где нас нет: лежа под плащом, на попоне, я чувствовал себя так же уютно, как если бы устроился на ночлег прямо в русле грязного ручья.
Так прошло мое первое африканское Рождество. Потом я узнал, что за ближайшей горой находится миссия траппистов – это оттуда порывами ветра донесло до меня звуки праздничного гимна.
В Грикваленде начались волнения, и наше подразделение ГПН было отправлено на патрулирование границы вместе с частями капских горных стрелков.
Вскоре в нашей части начался тиф; эпидемия приняла такие масштабы, что нам пришлось вернуться в Питермарицбург, и три четверти личного состава оказались в лазарете, в том числе и я. Многие умерли,
После выхода из лазарета меня, до окончательного выздоровления, направили на станцию Ван Рюнен; это была самая высокогорная колония в Натале. День за днем я лазил по склонам, охотился на бушбоков (Tragelaphus silvaticus) и водяных козлов – тогда они еще водились в тех местах – и изучал окрестности, не подозревая, что через несколько месяцев этот живописный край будет охвачен жесточайшим пожаром Бурской войны.
Отсюда, сверху, были видны как на ладони сотни квадратных миль. Сейчас здесь резвились в зарослях антилопы, перекликались невидимые в густой листве обезьяны, вдали слышался характерный «лай» бушбоков. Но скоро совсем другие звери разбудят эхо в скалах: отсюда, со склонов Драконовых гор, будут вести огонь крупнокалиберные орудия буров, испепеляя занятые англичанами городки в долинах.
Все мы крепки задним умом. Когда война уже началась, я вспомнил некоторые эпизоды, оставленные мной без внимания, но много сказавшие бы более опытному человеку. Например, однажды на станцию пришли два офицера-артиллериста – как они объяснили, их привлекла хорошая охота в здешних местах. Я сопровождал их в качестве проводника. Что они мало смыслят в охоте, да и вообще не очень интересуются, было очевидно. Но я был настолько наивен, что даже не пытался задать себе вопрос – зачем же они пришли в горы, и только удивлялся, насколько глубоко в них укоренились служебные привычки: время от времени оба охотника останавливались и, не обращая внимания на антилоп, производили инструментальную съемку местности, исправляя свои карты.
Почти ежедневно кто-нибудь из нас отправлялся верхом вниз, в долину, в город Гаррисмит; это уже была территория Оранжевой республики. Среди его жителей, в основном буров, у нас было много друзей.
Когда отпуск закончился, я вернулся в Питермарицбург, и вскоре меня направили в Зулуленд.
Здесь я познакомился с зулусами. Это, вероятно, самое благородное из диких племен, обитающих к югу от экватора (или, по верному выражению полковника Шиля, «наименее неблагородное»). Зулусы прозвали меня «Изипака» ("к" лишь приблизительно соответствует щелкающему звуку в этом слове), что означает свечку или трубку, поскольку я был худой и гибкий. Впоследствии один чернокожий миссионер, желая потешить мое самолюбие, перевел это имя как «струящийся свет», и мне пришлось потрудиться, скрывая неудержимый смех.
То время среди зулусов было очень приятным. Всевозможная дичь водилась в изобилии. Почти каждый день, когда в предвечерние часы жара немного спадала, кто-нибудь из нас отправлялся на охоту. Обычную добычу составляли дрофы, цесарки, карликовые антилопы (Cephalophus Grimmii) или – при большой удаче – водяной козел (Cervicapra arundinum). Это приятно разнообразило наш скудный стол. Но охота – лишь отдых и развлечение, кроме нее была и служба – и вот уже вновь приходилось отправляться в многонедельное патрулирование. Все пожитки умещались на одном маленьком вьючном пони. Впоследствии, во время путешествий вглубь страны, когда за мной шел целый караван, мне очень пригодился приобретенный в юности опыт походной жизни.
Вечером я останавливался вблизи какой-нибудь деревни. Ставил маленькую, не больше метра высотой, палатку, разводил огонь и готовил еду. Обычно вскоре из деревни приходили воины-зулусы, познакомиться с пришельцем и покурить у костра.
Вот юная грациозная девушка подходит к огню; на голове у нее горшок с пивом. Склонив колени, она протягивает его старейшине деревни, сидящему рядом со мной. Старейшина делает несколько глотков и, громко рыгнув в знак того, что напиток высшего качества, передает горшок мне. Предложить гостю отхлебнуть первым явилось бы вопиющим нарушением этикета – я должен убедиться, что пиво не отравлено. Как интересно было беседовать с этими старыми воинами! Многие из них участвовали в знаменитой битве с англичанами 22.I.1879, когда объединенные силы зулусских племен безуспешно пытались преградить путь английской армии, вторгшейся на их землю.
Они рассказывали о великих охотах, которые устраивал Сетевайо (Кетчвайо) в те времена, когда бесчисленные стада антилоп бродили по Зулуленду. Теперь эпидемии чумы и ружья белых оставили лишь незначительную часть прежнего обилия дичи. Они рассказывали, как однажды Кетчвайо приказал поймать живьем взрослого льва; на ловлю был снаряжен целый «импи» (полк). Приказ есть приказ, и ценою жизни десятка воинов лев был пойман и доставлен великому вождю.
В один из таких вечеров я услышал о медоведе и его повадках. Эта неприметная птичка отличается удивительной особенностью: она сознательно и регулярно прибегает к помощи человека. Привлекая внимание своим характерным чириканьем, она перелетает с куста на куст, пока не приведет идущих следом за ней людей к дереву, в дупле которого скрыты соты с медом диких пчел. Когда пчел выкуривают дымом и сладкая добыча извлекается на свет, охотники обязательно оставляют кусок медового сота своему крылатому помощнику. Зулусы говорят, что чересчур жадного человека, не вознаградившего хитрую птичку, ждет неминуемая кара: в следующий раз оскорбленный медовед приведет его к логову леопарда или к притаившейся в траве черной мамбе. Надо сказать, что эту историю я слышал только от зулусов – в других районах Африки она или неизвестна, или считается вымыслом.
Меж двумя рукавами реки Умфолози – Белым и Черным – лежит обширный район, объявленный заповедником. Но мне удалось получить разрешение на охоту – с условием добычи не больше двух голов каждого вида антилоп. Моим проводником стал один из старых воинов Кетчвайо – щуплый, маленький, сморщенный человек. Он резко отличался от рослых, хорошо сложенных зулусов, хотя и говорил на их языке. Я думаю, что он был бушменом. Вдоль берегов Умфолози тянутся густейшие кустарниковые заросли. Проникнуть в эту чащу – дело совершенно немыслимое, и приходилось ограничиваться скрадыванием дичи по утрам, на водопое, или перед заходом солнца, когда травоядные покидают свои лесные укрытия и выходят пастись.
Животный мир этой части Зулуленда довольно богат. Здесь бродили большие стада водяных козлов и гну, нередко с равнин прибегали к реке табуны зебр. Встречались и буйволы. Раньше их было значительно больше, но именно эти могучие звери в максимальной степени пострадали от эпидемии чумы, выкосившей 80% стад. Во многих местах берега реки густо устилали черепа буйволов – сюда, к воде из последних сил сходились несчастные животные и умирали одно за другим, на радость грифам.
Хищники представлены несколькими видами мелких кошек, леопардами, гиенами и дикими собаками. Львы на Умфолози почти не встречаются.
Из крупных животных здесь можно было встретить бегемота – они обитали в многочисленных заболоченных прудах вдоль берегов – и оба вида носорогов: белого – великого Мкубо зулусского эпоса – и черного – бедьяна; последний отличается более сварливым нравом и, несмотря на меньшие размеры, гораздо опаснее своего собрата, который никогда не нападает на человека, не будучи раненным.
Охотничьи законы в Родезии соблюдаются весьма строго, и, невзирая на большой соблазн, я воздерживался от охоты на толстокожих, стараясь держаться от них подальше, а это не всегда легко. Довольно типичен, например, следующий случай. Как-то раз на Умфолози прибыли два норвежских зоолога, занимавшихся сбором коллекций – птиц, рептилий и бабочек – для музея в Осло. Работа была уже почти закончена, и ученые собирались в обратный путь. Но в одно прекрасное утро их палатка чем-то не понравилась носорогу, и никогда не рассуждающий бедьяна, нагнув голову, помчался на врага. К счастью, оба зоолога находились снаружи. Теперь им оставалось лишь наблюдать, как рассвирепевший зверь крушит и топчет плоды их многомесячного труда. Не выдержав, один из норвежцев выстрелил, и прицел оказался настолько верен, что носорог был убит наповал. В результате ученых оштрафовали на 100 фунтов, несмотря на то, что выстрел был произведен с целью самообороны от неспровоцированного нападения.