Дикая энергия. Лана
Шрифт:
Подкатывает уличный разносчик. Я беру у него банку с энерджи-дринком, раскрываю, выливаю Еве на голову.
— Зачем? — шепчет она.
— Чтобы ты двигалась, дура!
— Нет… Зачем жить?
Едва удерживаюсь, чтобы не отвесить оплеуху.
— Затем… что… мы с тобой вместе уйдем на Завод!
Говорю первое, что приходит в голову, но Ева вдруг оживает:
— Правда?
— Ну конечно!
Я вздергиваю ее на ноги — а ведь она тяжелее меня раза в полтора.
— Мы уйдем
Теперь быстрее. Я почти несу Еву на себе.
— А это не сказка? — Она слабо улыбается.
— Нет, — говорю как можно увереннее. — Если столько людей это повторяет, как это может быть сказкой?
Вот и конец квартала. Длинную страшную секунду мне кажется, что рикш на стоянке нет; ох, есть один. Пустой. Медленно разворачивается, собирается уезжать…
— Стой! — Я сгружаю Еву на тротуар и бегу следом. — Стой!
— У меня смена закончилась.
— Очень надо! Заплачу, сколько спросишь! Ну пожалуйста!
Рикша пожилой уже, ему лет сорок — окидывает меня взглядом.
— Куда ехать?
Называю адрес. Он колеблется целую минуту.
— Ну ладно. Садитесь.
Мы катим по опустевшим улицам. В темноте бесшумно вертятся ветряки. У рикши единственная фара на руле, она вспыхивает ярче, когда он нажимает на педали, и почти гаснет, когда притормаживает на поворотах.
Я сверяюсь с бумажкой. Фосфоресцирующие чернила светятся уже не так ярко, как тогда, в магазине рыб, когда парень с птичьими глазами написал мне этот адрес и пароль в обмен на кучу денег. К утру чернила совсем выдохнутся, и улик не останется.
Дома вокруг все выше. Это квартал небоскребов, почти необитаемый, угрюмый квартал. Маячат в тумане огромные каменные колонны — это башни. Слева — Сломанная Башня, бывший небоскреб, он переломился, как щепка, на уровне двадцатого этажа. Мне тогда было лет пять.
Рикша крутит педали все медленнее. Оглядывается по сторонам. Наконец решительно тормозит:
— Приехали!
Я расплачиваюсь и выбираюсь из коляски. Помогаю выйти Еве. Мы на маленькой площади, справа и слева — темные башни, в центре — постамент от какого-то древнего памятника. Памятник давно снесли, остались только каменные ноги в каменных ботинках со шнуровкой.
Рикша уезжает. Теперь мы совсем одни в этом странном месте.
— Я посижу? — спрашивает Ева.
— Нет. Собрались идти — так идем. — Я разглядываю бумажку. Мне впервые приходит в голову: а если парень в магазине с рыбами обманул меня? Решил посмеяться? Если мы не найдем тут никаких дилеров, а найдем… ну мало ли что можно найти ночью в квартале небоскребов?!
— Нам туда, — говорю твердо, чтобы Ева и на секунду не усомнилась в моей уверенности. Веду ее — теперь она идет почти сама — через площадь, к башне.
Заворачиваем за угол. Я замедляю шаг. Похоже, это то самое место — магазин… Бывший магазин. Витрина заколочена. Поперек двери — наискосок наклейка; подойдя поближе, ухитряюсь прочитать: извините, мы не работаем.
И кодовый замок.
Совсем новый. Очень сложный, навороченный. А сверху — для виду — закрашен серой краской. Маскируется под старую рухлядь.
И тут — в первый раз — мне становится страшно. Потому что парень с птичьими глазами не врал, оказывается. И если я сейчас прикоснусь к этому замку — я буду вовлечена в действие, которое называется незаконной сделкой с энергией. Страшнее в нашем городе преступления нет. С человеком, которого на этом поймают, энергетической полиции можно делать все, что угодно: бить, издеваться, убивать… Хотя он и так умрет. Лишение пакета на неделю — и привет.
Ева тяжело дышит у меня над ухом. Она тоже боится.
— Может, уйдем? — спрашивает еле слышно. — Как-нибудь… дотяну…
Я задерживаю дыхание — и набираю на двери код. Длинный. Восьмизначный.
Длинную минуту ничего не происходит. Потом над нами загорается фонарь. И горит секунд тридцать. Мы стоим, никуда не уходим.
Фонарь гаснет. Проходит еще одна минута, и дверь, лязгнув, отъезжает в сторону.
— Ваша бабушка больна, — говорю быстро. — Просила передать ей пирожок и горшочек масла.
— Входи, Красная Шапочка, — отвечает невидимый в темноте мужчина.
В комнате совсем нет ламп. Только зеркальная банка со светлячками. Меня это нервирует: мы не видим лица того, кто нас впустил. А на нем ночные очки: он нас отлично видит.
Ева нащупывает в темноте стул и садится. Минуты три все молчим: мы с Евой пялимся в темноту, мужчина нас разглядывает. Я держу себя в руках — делаю вид, будто мне все равно.
Наконец он решает, что мы те, за кого себя выдаем.
— Сколько? — спрашивает без предисловий.
— Сто энерго, — говорю я быстро. — Хотя бы восемьдесят. Одним пакетом. Прямо сейчас.
— Тысяча монет. Наличными.
У меня перехватывает дух: не хватает денег. У нас с собой на двоих восемьсот восемьдесят две, и ни копейкой больше. А на счету — ноли и у меня, и у Евы.
Ева стонет сквозь зубы. Я наступаю ей на ногу.
— Семьсот, — говорю спокойно.
Он молчит. Летают и возятся светлячки в банке. Шуршат. Жуткий звук.
— Девочки, вы понимаете, куда пришли? Или вы платите и заправляетесь, или вы отсюда не выходите. Такое правило.