Дикая любовь
Шрифт:
— Я просто собираюсь причинить ей боль или сделать так, чтобы ей было больно. Она вообще не должна быть со мной. — Я отодвигаю свое пиво в сторону. Я потерял к нему вкус.
— Но она с тобой, — замечает Макс. — Этого не изменить. Ты женился на ней, и по праву. Все, что ты делаешь, это усложняешь жизнь вам обоим. И да, она действительно красавица, и я вижу, как у тебя раздуваются ноздри, когда тебе говорят об этом.
— Судя по тому, что я слышал, она вовсе не несчастна в браке с тобой, — вмешивается Лиам, пока я и правда пытаюсь дышать носом. — У тебя великолепная жена, которая хочет и обожает тебя, ребенок на подходе, ты должен наслаждаться этим,
— Должен быть срок давности, когда ты наказываешь себя за что-то, — тихо говорит Макс. — Была ли в этом твоя вина или нет, я знаю, что ты считаешь, что была, и мы это не обсуждаем, но прошло уже много времени. Священник или не священник, но вечное наказание, это не то, во что я верю.
Я не могу удержаться, чтобы не фыркнуть.
— Ты цеплялся за свое безбрачие ногтями, когда Саша ясно дала понять, что хочет тебя, а ты хотел ее вернуть. И теперь ты говоришь мне не придерживаться того, что я решил для себя? Я сказал, что больше не буду влюбляться или жениться. Точно так же, как ты дал клятву не убивать и не трахаться. Ты не мог не убивать, а я не мог не жениться. Но я могу сделать все возможное, чтобы не влюбляться.
— И как, удается? — Спрашивает Лиам, выражая нетерпение. Макс бросает на него еще один взгляд.
— Я дал обет, — говорит Макс, и я сужаю глаза.
— Я тоже. Клятва, данная самому себе, не менее важна, чем клятва, данная в церкви.
Макс осушает остатки своего виски, и на его лице появляется выражение, которое говорит о том, что он борется за терпение.
— Я не говорю, что это не так. Я говорю о том, что понял: цепляться за эту клятву не в моих интересах. Она служила той версии меня, которой я больше не являлся. И ты повторяешь ту же ошибку. Ты причинишь Елене боль, как я чуть не причинил боль Саше, и сделаешь прямо противоположное тому, о чем ты так часто говорил, что пытаешься сделать… Защищать ее от боли.
Это убедительный аргумент, и он оседает в глубине моего сознания еще долго после того, как мы закончили в баре, и я отправляюсь домой. Он лишь заставляет меня еще сильнее задуматься над вопросом, который я задаю себе уже давно: стоит ли после столь долгого перерыва дать себе второй шанс на счастье.
Что сделано, то сделано. И Макс, и Лиам в этом правы. Я женился на Елене, и этого уже не исправить, и правда, в которой я с трудом признаюсь самому себе, заключается в том, что, если бы мне дали шанс, я бы не стал ничего исправлять. Я даже не хотел оставлять ее, когда привез в Бостон, и теперь, узнав, каково это, делить с ней начало жизни, я не хочу уходить от этого, даже если бы мог.
Я говорил себе, что делаю достаточно, стараясь быть достойным мужем. Стараюсь делать то, что может сделать ее счастливой, даже если я не могу дать ей все. Но в голову все время закрадывается вопрос: неужели я все еще несправедлив к ней, давая ей только это? Одно дело, если бы она была мне безразлична. Если бы я не хотел ее, не любил ее… Если бы я не…
Я обрываю мысль, не успев ее закончить, как въезжаю на подъездную дорожку. Я не могу позволить себе закончить ее. Одно дело, если бы все это было неправдой. Я бы не стал лгать ей и притворяться, что чувствую то, чего не чувствую. Но я все равно лгу ей, притворяясь, что не чувствую того, что чувствую. Того, что неуклонно растет, между нами, со времен Рио. Это даже не просто желание. Желание можно утолить, исполнить, пока оно не исчерпает себя. Но это нечто большее, и я это знаю.
Зайдя в дом, я бросаю ключи на тумбочку и направляюсь наверх, зная, что она, скорее всего, уже в постели. Я не вижу никакого решения. Ни одного, которое не заставило бы меня чувствовать себя так, будто я предал прошлое, за которое цеплялся годами, продолжая держать нас в этом чистилище, где я даю ей только столько ласки и заботы, сколько могу, не испытывая при этом чувства вины, которое меня переполняет. Я знаю, что буду хотеть ее сегодня вечером. И я не уверен, что мне стоит пытаться бороться с этим. Я говорю себе, что думаю об этом, потому что это сделает ее счастливой, но…
Открыв дверь в нашу спальню, я замираю на месте. Елена не спит, как я думал, и даже не лежит, читая или пролистывая телефон. Она сидит, обхватив себя руками, и в шоке смотрит куда-то через всю комнату. Через мгновение я понимаю, что она беззвучно плачет, ее лицо бледнее, чем я видел его за долгое время.
Она поднимает на меня глаза, и ее рот открывается, повторяя мое имя, но из него не вырывается ни звука. И тут я вижу это… нечто, что на мгновение кажется мне галлюцинацией, возвращая к другой женщине, другой кровати, другой ночи, когда мой мир рухнул в одно мгновение.
Кровать перед ней залита кровью.
19
ЕЛЕНА
Я поднимаю глаза и вижу, что Левин стоит там, вижу, как его взгляд переключается на кровь на кровати, и вижу мгновенную панику на его лице, и как оно становится белым, как кость.
— Елена, что случилось?
В его голосе нет гнева, которого я ожидала, никакого упрека, только страх и беспокойство, те же эмоции, что и во мне.
— Я… я не знаю, я проснулась…
— Как давно?
Его голос дрожит, когда он задает этот вопрос. Я оцепенело понимаю, что никогда не видела его таким испуганным. Я понимаю, что он сам близок к тому, чтобы развалиться на части, что он держится на волоске, чтобы быть единственным, кто справится с этой ситуацией, когда я так явно не в состоянии сделать это в этот раз.
— Недолго, — шепчу я. — Я только что проснулась. Была резкая боль, и…
— Нам нужно отвезти тебя в отделение неотложной помощи.
— Я хотела не спать, пока ты не вернешься домой. Я… — Я не закончила мысль о том, что какая-то часть меня, зная, что он выпивает с Максом и Лиамом, надеялась, что, когда он вернется домой, у нас повторится первая ночь в нашем доме, он придет домой подвыпившим и завалится ко мне в постель. Но я была слишком измотана и заснула.
Проснулась я в тихом доме, а в животе у меня запульсировала боль, от которой я проснулась, задыхаясь и чувствуя, что умираю. Я никогда не испытывала такой боли, даже после авиакатастрофы. Первой мыслью было, что надо встать и позвонить кому-нибудь. Кому угодно. Левину, Изабелле, в больницу. Но я застыла в шоке, мгновенный страх, который я почувствовала, парализовал меня.
Я обхватила себя руками за талию и уставилась на него, переводя взгляд с него на пропитанный кровью пододеяльник и простыни, все слова застряли у меня в горле, когда одна и та же мысль снова и снова проносилась в моей голове, я потеряю ребенка, и Левин возненавидит меня за это. Я потеряю все.