Дикая степь
Шрифт:
— Вот адрес. Приходи часикам к девяти вечера. Будет много интересных типов — познакомлю.
— Это — служебное? В плане контроля за неформальными течениями?
— Нет, это скорее личное. У меня там вице-президентша… Ну, в общем, это просто интересно. У нас тут вечерами такая скука — свихнуться можно. Приходи — не пожалеешь. Только оденься попроще…
На последнем этаже была точная копия вывески, которая встретила меня у подъезда. Дверь оказалась не заперта, и я беспрепятственно попал в заветную квартиру.
— Прр-ришелец!
— Мир вам, земляне, — выдал я первое, что в пришло в голову. — Эм-м… О! Ом-мани падме хум!
— Па-адме? — озадачено переспросил попугай — облезлый пожилой ара с красными глазами заядлого потребителя опиума. — Па-адме…
Я осмотрелся, принюхался и тут же остро захотел в душ.
В просторной прихожей было очень душно и сумрачно. Под потолком тускловато горел красный светильник. Обоев не было: прямо на голых стенах красовались фигуры, расписанные преимущественно красным, ярко-желтым и фиолетовым.
Интерьер был представлен немногочисленными деталями, радовавшими приятным разнообразием эпох и стилей: монументальная вешалка довоенного дуба, намертво пришпандоренная к стене аршинными дюбелями, прислоненный к вешалке длинный древний посох с бахромчатыми пампушками на шелковых нитях, в углу — грязный армейский табурет с трафаретной меткой на поперечине “в/ч 3710, 1 рота”. Над табуретом, прямо на стене, витиеватая надпись розовой краской “Телефон доверия — 5-25-52”, а собственно на табурете — последней модификации элджишный радиотелефонный блок с АОНом, автоответчиком и двумя автономными трубками в гнездах.
— Надо же… — подивился я. — И не сперли ведь… интересно — а кто у нас спонсор?
Судя по дверям, комнат в квартире было как минимум пять. И тем не менее, с обувкой, громоздящейся на полу прихожей, выходил явный перебор — даже для такой большой хаты. Пар сорок босоножек, тапочек, сандалий и так далее.
Единственный плюс, который меня порадовал, — практически вся обувь была женской, за исключением разве что двух пар солдатских ботинок, дисциплинированно выстроившихся у самой двери, да пары безразмерных рваных кроссовок, небрежно запнутых в угол.
Из раскрытых дверей комнат ровно лился деловитый гомон множества ленивых людских голосов, приправленный негромкой трансцендентальной музыкой — во всйкой комнате своей. Удушливая атмосфера штаб-квартиры кос-молюбов была крепко разбавлена дымом благовоний, запахом людского пота и табачного амбре. И не только табачного. Знакомый сладковатый привкус, ощутимо пробивающийся сквозь общий запаховый фон, сразу наводил на мысль, что в штаб-квартире собираются большие баловники. Вернее — баловницы.
— Саглара? — Прискучив топтаться у дверей, я возвысил голос. — Рыцарь пришел! Саглара!
— Саглар-ра! — обрадовался ара. — Саглар-ра!!!
В трех дверях возникли четыре девичьи головы —
— Я Саглара, — заявила лысенькая с сережками, полностью выдвигаясь из-за косяка. — Ты ко, мне?
В принципе, против отсутствия волос на девичьей голове я ничего не имел, но в настоящий момент мне нужна была другая дама — постарше, посимпатичнее и не такая пухленькая.
— Саглара! — громче завопил я. — Я уже здесь!
Лохматые головы исчезли и вяло продублировали призыв в комнатах. Лысенькая пышка интереса ко мне не утратила. Заторможенно растянув личико в резиновой улыбке, она приблизилась ко мне, задрала на животе майку и интригующе подмигнула:
— Смотри, какая прелесть.
Прелесть была представлена крохотным серебряным колокольчиком на серебряном же колечке, продетом в пупок.
Лысенькая игриво крутанула бедрами и три раза позвонила колокольчиком.
— Нравится? — Она выпятила животик и радушно предложила: — На, позвони.
Я пожал плечами и, отчетливо представляя себе, какое в этот момент у меня должно быть идиотское выражение лица, потрогал серебряную крохотульку пальцем.
“Динь-дилинь!” — отозвался колокольчик.
— И чем это вы тут занимаетесь? — Из кухни в прихожую вырулила моя недолюбленная администраторша, облаченная в голубенькое ситцевое платьице в белый горошек, — в руке она держала большущую кружку с кофе.
— Да я вот… — смутился я, поспешно отдергивая палец.
— А вы, рыцарь, оказывается, проказник! — Саглара неопределенно хмыкнула, схватила меня за руку и, обогнув лысенькую, потащила в апартаменты. — Пошли — представлю.
— Отдай его мне, если не нужен, — деловито бросила нам вслед обладательница колокольчика. — Наши ауры совпадают по контуру.
— Перебьешься! — недовольно огрызнулась Саглара. — Пусть твоя аура сначала похудеет килограмм на десять.
— Аур-pa! — обрадовался знакомому понятию ара и, подцепив когтистой лапой чью-то легкомысленную ажурную шляпку, хулигански низверг ее с вешалки. — Аур-ра!!!
— Ага! — Я тоже обрадовался. Если меня с ходу не отдали лысенькой, значит, моя дама ко мне неравнодушна. Это обнадеживает…
В комнатах было не лучше, чем в прихожей. Окна наглухо занавешены светонепроницаемыми шторами, тускловато горят слабенькие светильники, обильно дымят благовония, дешевые магнитофоны убаюкивают присутствующих тягучими вибрациями. А их и убаюкивать не надо: все подряд томные, ленивые, растрепанные донельзя, развязные, одеты в какие-то распашонки, шортики, а то и просто маечки и трусики. Надо было прислушаться к рекомендациям по поводу наряда: сказала же Саглара — оденься попроще. В своей белоснежной рубашке с золотыми запонками и отутюженных брюках я чувствовал себя в данном обществе этаким социальным уродом.