Дикая весна
Шрифт:
За окном открылись двери садика.
Из здания вываливается куча малышей в яркой одежде. Они кидаются играть, наслаждаясь своей способностью двигаться.
Малин думает о Туве, которая сейчас наверняка в школе – о том, как ее движения совершенно не похожи на детские; они ленивые, тягучие, однако осознанные и экономичные, невероятно сексапильные в глазах мальчиков ее возраста. Затем ее мысли перескакивают на отца, который сейчас наводит уборку после вчерашних поминок.
Потом она думает о маме, которая с большой вероятностью уже стала пеплом, и тут ей приходит в голову,
«Может быть, я что-то вытеснила из сознания? – думает она. – В таком случае, что именно?»
Однако ей не удается погрузиться целиком в это чувство. Ее возвращает к реальности голос Свена, который рассказывает, что именно им известно о девочках и об их матери, которую вчера успешно прооперировали, однако ее жизнь до сих пор в опасности.
– Мы пока не можем ее допросить – по мнению врача, с которым я разговаривал, – говорит Свен. – Не раньше завтрашнего дня. Или еще позже.
– Вы все видели видеозапись, – говорит Малин. – Бомба могла быть подложена с целью уничтожить их. Ее взорвали – если она управлялась на расстоянии, – как раз в тот момент, когда девочки вернулись к банкомату.
– Вряд ли, – с сомнением качает головой Вальдемар. – Притянуто за уши.
– Малин, Вальдемар прав, – говорит Свен. – Мы можем исходить из того, что эта семья – невинные жертвы.
– Не подумать ли нам об охране Ханны Вигерё в университетской больнице?
– Ты слышала, что я сказал.
Малин кивает, думая о том, что девочки, скорее всего, и есть именно невинные жертвы. Во всяком случае, невинны они при любых обстоятельствах.
Тут слово снова берет Вальдемар:
– Эти свиньи наверняка могли бы пощадить детей, если б захотели. Это точно. Но они, вероятно, намеревались показать, что настроены серьезно.
Глава 14
Время не щадит никого.
Часы на торпеде автомобиля показывают одиннадцать и по радио начинают передавать сводку новостей, когда Малин и Зак сворачивают на Рюдсвеген и медленно проезжают мимо северной ограды кладбища. Деревья за каменной стеной стараются привлечь внимание Малин. Их ветви усыпаны маленькими розовыми цветочками, которые колеблются на ветру, и Малин думает, что цветочки любой ценой хотят остаться, цепляются за ветви, но их борьба обречена на поражение.
Невозможно бороться с тем, кто ты есть. Спросите тех, кто знает, – они вам скажут.
Один важный момент, который изменился в ней с тех пор, как она бросила пить, – ее интуиция или, как сказали бы коллеги, ее способность предвидения обострилась. Более всего во сне. Словно отсутствие алкоголя очищает сознание, делает его более податливым для всего необъяснимого.
Ее это не пугает.
Но она знает, что многих могло бы испугать.
Вместо этого она пытается раскрыться навстречу этим предчувствиям, использовать свой дар видеть больше, чувствовать больше, чем другие.
Но что это может значить?
Бессмысленно пытаться внести ясность в этот вопрос.
Ей это видится так: ветер проносится в кронах деревьев. Ты едва различаешь шепот. Или не слышишь шепот. Все просто, ничего особенного.
Тревожные тени на серых замшелых камнях кладбищенской ограды.
Цветы, вибрирующие от предвкушения жизни и смерти, конца, но и начала. Розовый – цвет всех младенцев, не так ли?
Роща памяти.
Малин не видит ее из-за цветущих деревьев.
Не там ли мама найдет свое пристанище?
– Как твой папаша? – спрашивает Зак.
– С ним вроде всё в порядке.
– А с тобой?
– Со мной?
– С тобой всё в порядке?
– За меня ты можешь не беспокоиться.
– Ты же знаешь – за тебя я беспокоюсь автоматически.
– С какой стати?
Зак смеется.
– Потому что за тобой тянется хвост твоих прежних срывов. Больших и малых. Поэтому.
Малин ухмыляется в ответ. Некоторое время они едут молча.
Малин сосредотачивается на новостях. Взрыв занимает в них главное место. Диктор не говорит ничего нового, затем рассказывает об опустевших филиалах банка, о том, что с разных концов страны поступают сигналы: люди боятся проходить мимо банков.
Заведующий отделом информации банка «Нордеа» заявил, что они усилили охрану всех своих офисов и что они, как и все остальные банки, пока держат свои офисы закрытыми, но с большой вероятностью в течение ближайших одного-двух дней можно будет снова спокойно совершать банковские операции.
– Разумеется, мы со всей серьезностью относимся к случившемуся.
– Кто бы сомневался, – шипит Зак сквозь зубы.
За окном машины такой весенний день, о каком можно только мечтать, когда ртуть в термометре поднимается неожиданно высоко, и лишь несколько случайных облачков омрачают ясное синее небо.
– Ну и хорошо, что эти долбаные банки посидят закрытыми, – продолжает Зак. – До чего же стыдно им должно быть за то, что они натворили в последние годы!
– Что до меня, то лучше уж они были бы открыты – только б не было всей этой истории, – говорит Малин.
– Ясное дело. Я не то имел в виду…
– Знаю.
Они проезжают мимо старой части Линчёпинга.
С каждым днем люди одеваются все легче. Словно все же доверяют весне, теплу – несмотря на все то, что случилось.
Некоторые многоэтажки, мимо которых они проезжают, давно ждут покраски, но муниципалитет вынужден был закрыть этот проект – бюджета не хватило, когда количество безработных в городе резко выросло. Пошли разговоры о том, чтобы на несколько дней в неделю закрывать бассейн «Тиннербексбадет» и сократить расходы на содержание городских детских площадок.
Проклятые банки!
Неужели эти гребаные директора банков и национальные капиталисты не понимают, что от их алчности детям живется хуже? Что малыши рискуют поранить ногу от того, что на неблагоустроенной площадке оторвется доска и вылезут гвозди?
Конец ознакомительного фрагмента.