Дикие груши
Шрифт:
Услышав шаги возвращающейся бабушки. Омар быстро положил куклу на тумбочку, накинул на нее платок и пошел навстречу бабушке, чувствуя смутную вину.
Бабушка принесла внуку завтрак: горшочек кислого молока со сметаной, только что из погреба, и румяную булочку, испеченную в таруме [3] . Бабушка поставила все это на стол, достала расписную деревянную ложку:
— Садись, внучек!
Подняла куклу вместе с платком и вынесла в другую комнату.
Омару не терпелось спросить о кукле, но он не решился, подумав, что бабушке
3
Тарум — самодельная круглая печь, в которой пекли хлеб.
— Значит, не обязательно каждое утро есть манную кашу?
— У меня нет манной крупы, внучек.
— И рыбьего жира нет?
— А есть такой жир?
— Тебя никогда не поили?
— Я его в глаза не видела.
— Счастливая! А меня каждое утро заставляют пить. Такая мерзость! Я согласился в аул поехать, когда мама пообещала, что рыбий жир они дома оставят.
— Зачем же заставлять, если он такой противный?
— Полезный, говорят. Витаминов много.
— У нас тебе молоко и сад все заменят — и кашу, и рыбий жир, и витамины.
Омар откусил кусок хрустящей булки и запустил ложку в горшочек с кислым молоком. Ого, как вкусно!
— Бабушка! — вдруг неожиданно для самого себя сказал Омар. — Ты помнишь дедушкину черкеску с серебряными пуговицами и газырями?
Мысль о кукле все-таки не давала ему покоя.
— Как же не помнить, внучек?.. Зачем она тебе?
— Дедушка ее еще носит?
— Не носит, внучек. А уж как она ему идет! Такой он в ней молодой и стройный. Не модно, говорит. Все теперь стали как городские одеваться — и дети и взрослые. А дедушка черкеску надевает только когда в клубе самодеятельность выступает…
— А пуговицы и газыри выбросили?
— Как это выбросили? С газырями дедушка и по сей день не расстается — с собой в кармане носит.
— А пуговицы?
— Пуговицы? — Бабушка с удивлением посмотрела на внука. — Зачем тебе пуговицы?
— Просто так.
— Пуговицы я берегу, как глаза свои, — бабушка озорно улыбнулась, уверенная, что никто не знает о ее тайне.
— Понял! — обрадовался Омар.
Бабушка опять с удивлением посмотрела на внука.
Омар испугался, что последуют нежелательные вопросы, и тотчас же перевел разговор:
— Пока ты ходила за водой, я сторожил сад.
— Чей сад?
— Наш, конечно. Так вот, один верзила залез на дерево, чтобы украсть груши.
— Зачем же воровать? Разве он просто не мог сорвать?
— Ведь это не его сад!
— Ну, внучек, не знаешь ты нашего дедушку! Он ничего для себя одного не делает. И сад у него для всех: для ребят, для птиц, для муравьев…
— Если так, зачем он сад колючками огородил?
— Да не колючками вовсе! А смородиной, крыжовником, терном. Чтобы птицам можно было поклевать. И дети ягоды любят. А для муравьев даже пшеницу посеял. Ты потом посмотри-ка в саду, увидишь целую полосу.
— Я уже видел.
— Многие его чудаком считают, но дедушку это ничуть не волнует.
— А разве муравьи пшеницу
— Едят, конечно. Да еще и на зиму запасаются.
— Ну, и кто же хозяин сада, муравьи, что ли? — спросил Омар, вспомнив, как Карим обозвал его муравьем.
— Хозяин, говоришь? Да все вместе, наверное: и люди, и птицы, и муравьи…
— Прямо как в сказке! Да, бабушка?
— Не знаю, что и сказать тебе… Думаю, правильно дедушка все делает. Такая теперь жизнь пошла. Только уж ты ему не проговорись, что мальчика из сада прогнал. Дедушка рассердится. Это, наверное, Карим был. Сосед наш. Он тоже сад любит. Половину сада он омолодил.
— Как это?
— Выкапывает старые, не плодоносящие деревья, а вместо них садит молодые.
— Где он их берет?
— А по-разному. Кое-что прямо в лесу выкапывает. Но сейчас-то у него другие дела в саду.
Теперь уже Омар вопросительно посмотрел на бабушку.
— У нас говорят, — пояснила бабушка, — что тот, кто первый обнаружит спелую грушу, вырастет быстрее своих сверстников. Вот Карим и старается…
— И это правда, ты думаешь, или просто для красного словца говорится?
— Думаю, в народе ничего попусту не говорят.
— А если я раньше Карима найду такую грушу?
— Значит, твое счастье. Ты быстрее всех вырастешь. Ну, внучек, давай-ка мы с тобой чаю попьем.
Бабушка достала откуда-то красивую чашку, с зелеными папоротниками. Возле стола бабушка оступилась, чашка качнулась и упала на пол, а в руках осталось одно блюдце.
— Не разбилась, ур-ра! — обрадовался Омар, поднимая чашку с пола.
— Так я и знала, — почему-то вздохнула бабушка, задумчиво разглядывая чашку. — Выбросить, что ли? Считается, если уронишь посуду, она разбиться должна. А то нехорошо. Правда, я за свою жизнь столько всего переломала, все равно толку не было. А эту чашку мне что-то и самой жалко. Я ее специально для тебя купила. Может, с собой в город возьмешь?
Пока Омар пил чай, бабушка приготовила большую сумку. Она положила туда банку сметаны, муку, соль, чайник, сковородку с крышкой. И связала вязанку дров.
— Это вот ты понесешь, Омарчик.
— Куда? Зачем?
— Скоро увидишь, — улыбнулась бабушка.
Источник, где работал дедушка, оказался на окраине аула на пологом склоне горы. К нему вела такая узкая тропинка, что по ней идти можно было только одному. И Омар шел впереди, время от времени останавливаясь, чтобы подождать бабушку.
Навес над источником был разобран. Дедушка Хасбулат стоял прямо на его стене и, изогнувшись, заглядывал куда-то под арку. Издали он не походил на старого человека. Был похож на мальчишку, поджарого, ловкого, который, озорничая, забрался на стену.
Шагах в десяти справа от дедушки огромный плечистый мужчина сильными ударами забивал брусок в щель скалы. Омар почувствовал, как мощные удары отдавались у него под ногами. А возле мужчины с ломом в руке стоял утренний знакомый — паренек в полосатой рубашке.