Дикие груши
Шрифт:
Дауд уже знал, в детстве отец пас телят, помогал чабанам во время каникул, работал на стройке, — словом, делал то, что обычно делают деревенские парни. Но вот про картошку и диких кабанов он не слышал никогда. Как сторожили? Охотились на кабанов?
— Икру ешь, Мухтар, икру! Не так-то уж часто она бывает!
— И не надо, — простодушно ответил Мухтар. — Я к
«Отец нарочно отвлекает дядю Мухтара, — подумал Дауд. — Но я ведь все равно попрошу рассказать. Не сейчас, так завтра».
Но оказалось, что и просить не придется. Мухтару самому не терпелось рассказать про кабанов.
— Мы-то с Умалатом на картошке росли. От кабанов охраняли, а сами…
— Давай выпьем лучше, — предложил Умалат. — Чего там рассказывать о давно прошедшем!
— Как чего? Дауду ведь интересно. Давай, садись рядом, — Мухтар потянул Дауда за руку. — Поешь с нами. Вкусная рыба. Отец твой — мастер жарить.
— Дались тебе сегодня эти кабаны! Будто больше и поговорить не о чем. — Умалат залпом осушил бокал вина.
— Нет, Умалат, что ни говори, а я до сих пор удивляюсь этому чуду, тому, как кабаны свирель слушали. Ну, что коровы, овцы, лошади музыку слушают, понятно — они возле нас живут. И не только к музыке привыкают, но и по мелодии настроение чабана улавливают, понимают, добрый или злой человек на свирели играет. Но кабанам-то про это ведомо?
— Да ни черта им неведомо! Это нам тогда просто так показалось.
— А что было, папа?
— Но что ты всегда вмешиваешься, когда старшие разговаривают! — Умалат начал было отчитывать Дауда, но вмешался Мухтар:
— Ничего, ничего! Он нам не мешает. Мне самому хотелось вспомнить. Ведь так давно мы не вспоминали своего детства… Все некогда, все — в сегодняшнем дне, да еще вперед норовим заглянуть. А это неправильно! Зачем же тогда дана человеку память, а? Я поднимаю бокал за ваше детство, за твоего сына Дауда! Настоящий мужчина растет!
Мухтар выпил бокал, поднял за хвостик ярко-красную редиску, запрокинул назад голову и, держа редиску над губами, торжественно произнес:
Свежие овощи — мне в желудок, Пусть дают мне новые силы! Все болезни мои — кабану, А здоровье кабана — мне!..Мухтар с веселым хрустом жевал редиску, посматривая на удивленно раскрывшего рот Дауда.
— Дались тебе сегодня эти кабаны! — повторил Умалат голосом, который можно было принять и за шутливый, и за недовольный.
— Это же не я придумал. В ауле так говорят, когда впервые едят молодые овощи или фрукты. Не так ли, Дауд?
Дауд кивнул головой, будто не он только слушал Мухтара с раскрытым ртом, будто он и в самом деле знал, что и когда говорят в ауле.
— Ну так вот, — как ни в чем не бывало принялся рассказывать Мухтар, — картошка наша росла на склоне горы, недалеко был лес. Только-только начала созревать картошка, как полчища кабанов двинулись из леса на огород. Мы с твоим отцом сделали себе шалаш из молодых прутьев орешника, принесли медный таз. И всю ночь барабанили
— Зачем такие подробности? — не выдержал отец.
— Так они всю картошку и уничтожили? — спросил Дауд.
— Как это уничтожили? Мы ее зря, что ли, охраняли? Кабаны нас недооценили. Мы тоже не хлопали ушами. Мы перестали барабанить беспрерывно, сидели в засаде, вглядывались в темноту и, как только кабаны подходили к огороду, изо всех сил принимались стучать и барабанить. Кабаны бросались в бегство, а мы покатывались со смеху и чувствовали себя героями. Не так ли, Умалат?
— Всякое бывало.
— Ну так вот, — Мухтар дружески положил руку на плечо Дауду. — Однажды выдалась удивительная ночь — многозвездная, ясная и тихая-тихая. Казалось, было слышно, как позванивают звезды, задевая о синюю темень неба. Да еще громко журчала речка, протекавшая по другую сторону горы.
Сунулись было к нам кабаны — прогнали мы их своим грохотом. Опять стало тихо. Кабаны вроде бы ушли. И я предложил твоему отцу отдохнуть. Умалат лег, а заснуть никак не мог. Очень уж необычная, сказочная ночь выпала. Меня и твоего отца не покидало ощущение: что-то должно произойти. Сначала нам казалось — мы ждем появления кабанов. Но нет. Как мы потом поняли, это было ожидание совсем другого… Не так ли, Умалат?
— Всякое бывало.
— Я даже не помню, как я взялся за свирель — видно, душа сама просила музыки. И мелодию уже не помню. Помню только, что и в мелодии этой звучало ожидание. Казалось, все вокруг жило этим чувством: и звезды застыли, прислушиваясь к мелодии, и речка за горой, усмирившая свой бег, и даже кабаны, не спешащие появиться вновь…
Но вот твой отец говорит мне тихонько, наклонившись к уху: «Играй, не останавливаясь, но погляди вон за ту межу. Там давно появились кабаны, но не двигаются, словно зачарованные твоей музыкой. Валлахи!»
Я даже не сразу поверил, думаю, шутит твой отец. Но, вглядевшись, постепенно стал различать темные фигуры кабанов. И вдруг над горой выглянул и повис тонкий серп полумесяца. И тут я понял, что все мы ждали именно его, месяца… Мы ждали его еще в прошлую ночь, загадывали желания, но он не появился. А теперь вот… Я так залюбовался месяцем, что на какое-то время забыл про кабанов. Потом вижу, они задвигались. «Нахалы, — думаю, — опять принялись воровать!»
И тут отец твой шепчет: «Ты посмотри, танцуют! Валлахи!»
Я присмотрелся: кабаны в самом деле танцевали… Только потом я все понял. Увидев месяц, я на радостях заиграл танцевальную мелодию. И сам этого не заметил. А кабаны заметили. Может, они, как и мы, ожидали восхода месяца… может, они тоже загадывали свои желания… Однако, как только я перестал играть, они бросились на поле, шумно и нахально принялись за картошку. Они рыли ее, чавкали, втаптывали в землю. Ни на барабанный бой, ни на наши угрожающие крики уже не обращали внимания. Казалось, они мстили мне за то, что я помешал им вдосталь насладиться танцем…