Дикие лебеди
Шрифт:
Цзиньмин ходил на толкучку каждый день. Свой первоначальный капитал он получил из конторы вторсырья, куда испуганные граждане сдавали книжные собрания. Цзиньмин сговорился с продавцом и купил большую партию книг, которую перепродал значительно дороже. Он купил на толкучке другие книги, прочитал их, продал, купил новые…
От начала «культурной революции» до конца 1968 года через его руки прошло не менее тысячи книг. Он прочитывал одну — две в день. Одновременно он держал у себя не более десятка и прятал их очень тщательно. Один из его схоронов находился под заброшенной водонапорной башней на нашей территории, пока его любимые книги, в том числе «Зов предков» Джека Лондона, не
Мао Цзедуна (предварительно оторвав настоящий переплет), так что компания товарища Шао ничего не заподозрила.
Цзиньмин торговал из — под полы и другими вещами, связанными с его неугасающим интересом к науке. В то время из товаров, пригодных для проведения научных опытов, на рынке имелись только полупроводниковые радиодетали: эта отрасль индустрии была в фаворе, потому что «распространяла слова Председателя Мао». Цзиньмин покупал детали, паял из них приемники и загонял их по хорошей цене. Он покупал детали и для своей настоящей цели: проверки различных занимавших его физических гипотез.
Чтобы добыть денег на эксперименты, он даже торговал значками. Многие фабрики прекратили обычное производство и выпускали вместо этого алюминиевые значки с портретом Мао. Коллекционирование марок, картин и тому подобного запрещалось как «буржуазная привычка». Поэтому инстинкты коллекционеров обратились на этот разрешенный предмет — хотя и операции со значками проводились втихую. Цзиньмин сколотил небольшое состояние. Великий Кормчий и не подозревал, что изображение его головы превратилось в объект капиталистической спекуляции, на борьбу с которой он положил столько сил.
Часто устраивались облавы. Приезжали на грузовиках цзаофани, перекрывали улицы и хватали всех подозрительных. Иногда они посылали разведчиков под видом покупателей. Вдруг раздавался свисток, и они набрасывались на торговцев. У попавшихся конфисковывали товар. Как правило, их избивали. Обычной карой было «кровопускание» — жертву кололи чем — нибудь острым в ягодицы. Некоторых пытали. Всем обещали, что в следующий раз накажут вдвойне. Но большинство возвращались туда раз за разом.
Моему второму брату, Сяохэю, в начале 1967 года исполнилось двенадцать лет. От безделья он вступил в уличную банду. До «культурной революции» их почти не существовало; теперь они процветали. Банда называлась «причалом», ее главарь — «кормчим». Все остальные были «братьями» и носили клички, связанные с животными: «Тощий Пес» — худой мальчик; «Серый Волк» — мальчик с седыми волосами. Сяохэй получил прозвище «Черное Копыто», потому что слог «хэй» в его имени значит «черный», а еще потому, что он был смуглый и быстро бегал с поручениями — это входило в обязанности младших членов банды.
Хулиганы приняли его как дорогого гостя: сыновья важных партработников на их жизненном пути встречались нечасто. Сами они происходили в основном из бедных слоев, до «культурной революции» их выгоняли из школы. Их семьи не интересовали «культурную революцию», а она не интересовала их.
Некоторые мальчики подражали детям высокопоставленных чиновников, но последние и попали теперь в опалу. В свои хунвэйбинские дни дети партработников щеголяли в старой красноармейской форме, они единственные могли достать ее через родителей. Уличные мальчишки покупали ее на черном рынке или красили одежду в зеленый цвет. Однако им недоставало надменности элиты, да и зеленый часто бывал не того оттенка. Золотая молодежь и даже их собственные товарищи презрительно называли их «выскочками».
Позднее дети партработников перешли на темно — синие куртки и штаны. Хотя большинство населения одевалось в синее, этот оттенок был особенным; к тому же мало кто носил верх и низ одного цвета. Теперь подростки из других семей избегали такого наряда, если не хотели прослыть выскочками. То же касалось и особого рода обуви: черных вельветовых ботинок с белыми пластиковыми подошвами, обрамленными белым же шнуром.
Порой банды изобретали свой собственный стиль. Они носили под курткой много рубашек и выправляли наружу все воротники. Чем больше воротников — тем круче. Нередко Сяохэй надевал под куртку шесть — семь рубашек — и две даже в палящий летний зной. Из — под укороченных штанов обязательно выглядывали тренировочные. Обувались в кеды без шнурков. На голову натягивали армейские кепки; чтобы козырек гордо торчал, в него вставляли картонку.
Прежде всего «братья» Сяохэя спасались от безделья воровством. Вся добыча вручалась «кормчему», который делил ее поровну. Сяохэй боялся красть, но все равно получал долю.
В годы «культурной революции» крали сплошь и рядом, особое раздолье было карманникам и велосипедным ворам. Почти всем моим знакомым хоть однажды залезли в карман. Отправляясь за покупками, я чуть не каждый день либо сама хваталась кошелька, либо слышала возмущенные крики других страдальцев. Полиция, распавшаяся на фракции, лишь изображала охрану порядка.
Когда в 1970–х годах иностранцы впервые стали в больших количествах приезжать в Китай, многих поразила «нравственная чистота» общества: выброшенный носок следовал за владельцем полторы тысячи километров из Пекина в Гуанчжоу и, выстиранный и аккуратно сложенный, оказывался в его номере. Гости не понимали, что только китайцы, находящиеся под неусыпным наблюдением, и иностранцы пользуются подобным вниманием, что никто не осмелится украсть у иностранца, потому что даже за носовой платок могли покарать смертью. Чистый сложенный носок не имел отношения к подлинному состоянию общества — он был лишь частью большого спектакля.
«Братья» из банды Сяохэя назойливо ухаживали за девочками. Мальчики двенадцати — тринадцати лет стеснялись ухаживать, поэтому они становились посланцами старших товарищей и разносили их пестрящие ошибками любовные письма. Сяохэй стучал в дверь, умоляя высшие силы, чтобы дверь открыла сама девочка, а не ее отец или брат, который непременно даст ему подзатыльник. Иногда, перетрусив, он просовывал письмо под дверь.
Когда девочка отвергала предложение, Сяохэй и другие младшие обращались в орудие мести незадачливого любовника, устраивали кошачий концерт у ее дома и стреляли по окнам из рогатки. Если девочка выходила из дома, они плевали в нее, обзывали, показывали ей средний палец и выкрикивали непристойности, им самим до конца не понятные. Китайские оскорбления в адрес женщин весьма картинны: «челнок» (из — за формы гениталий), «седло» (образ мужчины, оседлавшего женщину), «подтекающая лампа» («слишком часто течет»), «разношенная туфля» (ею много «пользовались»).
Кое — кто из девочек искал в бандах защитников, а самые способные сами становились «кормчими». Девочки, попавшие в этот мужской мир, носили живописные прозвища: «Черный Пион в Каплях Росы», «Разбитая Винная Чара», «Заклинательница Змей».
Третьим занятием банд были драки по малейшему поводу. Сяохэя они очень привлекали, но, к большому своему сожалению, он страдал болезнью, которую называл «природной робостью», и убегал при первых же настораживающих признаках. Благодаря отсутствию бравады он уцелел, тогда как многие мальчики получали ранения и даже погибали во время этих бессмысленных стычек.