Дикие лебеди
Шрифт:
Главным элементом подделки были печати. В Китае все документы становятся официальными лишь после того, как на них поставлена печать. Вэнь хорошо владел каллиграфией и умел вырезать печати в официальном стиле. Он изобразил их на нескольких кусках мыла. За один вечер были готовы все три письма, на получение которых, при счастливом раскладе, у нас ушло бы несколько месяцев. Вэнь вызвался сопровождать нас в Ниннань, чтобы помочь завершить всё это предприятие.
Пришло время отправляться в путь. Я разрывалась между необходимостью ехать и нежеланием оставлять бабушку в больнице. Она уговаривала меня не волноваться, хотела вернуться домой и присматривать
В вечер выписки бабушка почувствовала острую боль в пояснице. Она уже не могла сидеть на багажнике велосипеда, поэтому Сяохэй отвез на нем домой одежду, полотенца, тазы, термосы и кухонные принадлежности, а я тихонько вела бабушку по улице, осторожно поддерживая. Вечер был душный. Даже медленная ходьба причиняла ей страшную боль, о чем свидетельствовали закушенные губы и дрожь — она старалась не стонать. Я пыталась отвлечь ее разговорами, пересказывала разные истории и сплетни. На платанах, некогда отбрасывавших густую тень на тротуары, теперь торчали лишь редкие жалкие веточки: за три года «культурной революции» их ни разу не подрезали. Время от времени на пути попадались полуразрушенные здания — свидетельство жестоких боев между группировками цзаофаней.
За час мы преодолели всего полпути. Вдруг небо потемнело. Резкий порыв ветра взметнул в воздух пыль и обрывки дацзыбао. Бабушка закачалась. Я крепко ее держала. Грянул ливень, и в один миг мы промокли до нитки. Укрыться было негде, мы продолжали брести. Облеплявшая тело одежда мешала двигаться. Я почувствовала, что задыхаюсь и мне все тяжелее поддерживать крошечную, худенькую бабушку. Дождь с шумом хлестал по лужам, ветер — по нашим мокрым телам, я вся продрогла. Бабушка зарыдала: «О небо, дай мне умереть! Дай мне умереть!» Мне тоже хотелось плакать, но я только сказала: «Бабушка, скоро мы будем дома…»
Тут я услышала колокольчик. «Эй, хотите подвезу?» Остановилась велосипедная тележка; за рулем сидел молодой парень в расстегнутой рубашке, по лицу его струился дождь. Он слез и перенес бабушку в кузов, где уже лежал свернувшись старик — он поприветствовал нас кивком. Молодой человек сказал, что это его отец, которого он везет домой из больницы. Юноша высадил нас у дверей дома, на мои многословные выражения глубокой благодарности ответил беззаботным «пустяки» и скрылся во тьме под дождем. Из — за смятения, произведенного ливнем, я так и не узнала его имени.
Через два дня бабушка уже была на ногах и хлопотала на кухне, раскатывая тесто для пельменей. Затем взялась за уборку и, как всегда, работала, не давая себе продыху. Я видела, что она переутомляется, просила лечь в постель, но безуспешно.
Наступил июнь. Бабушка твердила, что мне пора уезжать, и настаивала на том, чтобы Цзиньмин тоже отправился со мной в деревню, потому что недавно я сильно болела. Хотя Цзиньмину исполнилось шестнадцать лет, его еще не приписали к коммуне. Я послала сестре телеграмму в Ниннань с просьбой приехать, чтобы ухаживать за бабушкой. Сяохэй, которому тогда было четырнадцать, пообещал, что на него можно положиться, и семилетний Сяофан торжественно поклялся в том же.
Когда я пришла прощаться, бабушка заплакала. Она сказала, что не знает, доведется ли ей еще увидеть меня. Я погладила отощавшую руку с проступившими венами и прижала ее к щеке. Глотая слезы, сказала, что скоро вернусь.
После долгих поисков я наконец нашла грузовик, идущий в Сичан. В середине 1960–х годов Мао велел перевести многие важные заводы (включая тот, где работал друг моей сестры Очкарик) в Сычуань, главным образом в Сичан, где создавалась новая промышленная база. Теория Мао гласила, что сычуаньские горы будут лучшей защитой от американской или советской агрессии. Машины из пяти провинций доставляли на базу необходимые грузы. Через знакомых мы нашли водителя из Пекина, который согласился взять нас — Цзиньмина, Нана, Вэня и меня. Мы сидели в открытом кузове грузовика, потому что кабина предназначалась для второго водителя. Грузовики отправлялись группой и вечерами встречались в определенном месте.
Про этих водителей говорили, что они — как и их собратья во всем мире — с удовольствием берут девочек, но не мальчиков. Поскольку грузовики были практически единственным доступным транспортом, некоторых мальчиков это возмущало. По пути я видела прилепленные к деревьям лозунги: «Решительно выступаем против водителей, которые берут девушек и не берут юношей!» Самые храбрые мальчики становились посреди дороги, чтобы грузовик остановился. Один мальчик из нашей школы не сумел вовремя отпрыгнуть и погиб под колесами.
Находившиеся в привилегированном положении пассажирки иногда рассказывали об изнасилованиях, но гораздо чаще — о любви. Многие из этих поездок заканчивались браками. Водитель грузовика, принимавший участие в сооружении стратегических объектов, пользовался определенными привилегиями, в частности, мог перенести сельскую прописку жены в город, где он жил. Некоторые девушки хватались за эту возможность.
Наши водители были к нам очень добры и вели себя безупречно. Когда мы останавливались на ночь, они, перед тем как уехать в служебное общежитие, помогали нам получить койку в гостинице. К тому же они приглашали нас поужинать с ними, и мы могли бесплатно поесть особой, полагавшейся только им, пищи.
Лишь однажды я почувствовала в их отношении к нам легкий романтический оттенок. Как — то другая пара водителей пригласила нас с Нана проделать с ними следующий отрезок пути. Когда мы сказали об этом нашему водителю, он явно расстроился и ответил с надутым видом: «Ну и пожалуйста, поезжайте с ними, раз они вам больше нравятся». Мы с Нана переглянулись и смущенно пробормотали: «Мы вовсе не говорили, что они нам больше нравятся. Вы все к нам очень добры…» Мы не сели в другой грузовик.
Вэнь присматривал за мной и Нана. Он постоянно напоминал нам об опасности водителей и мужчин вообще, велел остерегаться воров, следить за питанием и не ходить на улицу в темноте. Еще он носил наши сумки и снабжал нас кипятком. Во время обеда он отправлял нас с Цзиньмином и Нана обедать с водителями, а сам оставался в гостинице сторожить наши вещи — кражи в самом деле встречались сплошь и рядом. Мы приносили ему еду.
Сам Вэнь никогда к нам не приставал. В тот жаркий, но приятный вечер, когда мы въехали в Сичан, нам с Нана захотелось искупаться в реке. Вэнь нашел для нас спокойную заводь, где мы купались среди диких уток и шуршащих камышей. Реку заливал свет луны, от ее отражения расходилось множество серебряных кругов. Вэнь неподвижно сел у дороги, повернувшись к нам спиной, и охранял нас. Как многих других молодых людей, в годы перед «культурной революцией» его воспитали в духе рыцарского отношения к прекрасному полу.