Дикие лошади
Шрифт:
– Да.
Он посмотрел на свои часы и сказал, что это был долгий день, и с этим я тоже согласился. Когда он сообщил полицейским, что уезжает, они решили взять у него отпечатки пальцев. Взяли отпечатки и у меня, и у Бетти: для отсева лишнего, сказали они. Полицейские быстро записали мои показания и показания Бетти, и мы сказали, что отпечатки Пола, как и наши, могут быть повсюду.
Муж Бетти явился и заключил ее в крепкие утешительные объятия, а я наконец вернулся в «Бедфорд Лодж» и попал в цепкие целительные клешни Монкриффа.
По моему распоряжению Эд обеспечил, чтобы все имеющиеся в наличии операторы, техники,
Я влез на деревянный стул, чтобы обратиться к ним, и, вдыхая свежий утренний воздух Восточной Англии, думал, откуда Шекспир взял, что слова Генриха V под Азенкуром слышал кто-либо, кроме рыцарей, стоявших ближе всех, если учитывать звон доспехов на всадниках и отсутствие микрофонов. У меня, по крайней мере, был мегафон – орудие, чрезвычайно хорошо знакомое моей аудитории.
– Я предполагаю, – произнес я громко, когда движение в толпе уменьшилось до беспокойного топтания на месте, – что большинство из вас читали вчерашнюю колонку «Жар со звезд» в «Барабанном бое».
Ответом мне были взгляды, кивки и множество саркастических усмешек. Но особого презрения я не заметил. По крайней мере, это уже кое-что.
– Как вы можете предположить, – продолжал я, – эта статья произвела плохое впечатление на наших работодателей в Голливуде. По счастью, продюсер заверил их, что все вы здесь делаете свое дело отлично. Кому-то из вас это может понравиться, кому-то нет, но Голливуд решил оставить меня на должности режиссера. Нэш Рурк сказал им, что фильм ему нравится. В итоге ничего не изменилось. Согласны ли вы с той характеристикой, что дает мне «Барабанный бой», или нет, но если вы хотите продолжать работать, то должны взять на себя обязательство отдать этому фильму все силы, какие сможете. Общая цель – создание хорошей, волнующей, способной приносить доходы картины – должна взять верх над любыми личными амбициями. Я хочу, чтобы в будущем вы имели возможность с удовлетворением говорить о том, что работали над этим фильмом. Итак, все возвращаются к своим обычным занятиям, что означает – грумы седлают лошадей, а все остальные работают по графику, выданному Эдом. О'кей? Хорошо.
Я опустил мегафон, слез со стула и повернулся спиной к толпе, чтобы поговорить с Монкриффом, стоявшим позади меня в качестве поддержки.
– Ну, ты им вкрутил, – с иронией произнес он. – Мы можем снять фильм о том, как делали этот фильм.
– Или написать книгу, – сказал я.
Наша звезда на женскую роль, Сильва Шон, пробиралась к нам через двор. Как обычно вне роли, она была одета в развевающиеся темные и широкие одежды до колена, внизу – высокие черные ботинки, вверху – шляпа фасона «угольное ведро», выглядящая как мягкий мятый цилиндр, натянутый до самых бровей. Она ходила широкими шагами и на большинство собраний являлась, вздернув подбородок, что на языке тела означало «унизьте-ка-меня-если-посмеете».
О'Хара строго предупредил меня, чтобы я не вздумал говорить ей комплименты, которые она может расценить как сексуальные домогательства. Я с трудом мог примириться с этим, поскольку прилагательные, естественно приходившие мне на ум, помимо «прелестная», звучали как «божественная», «очаровательная» и «сверхпривлекательная», но О'Хара проинструктировал: «Никогда не называй ее милой».
«Почему вы взяли ее, если она такая обидчивая?» – спросил я его,
До сегодняшнего дня ее участие в съемках в основном складывалось из замечательно откровенных сцен в спальне с Нэшем (под аккомпанемент стонов Говарда «нет, нет, нет»), которые мы отсняли на предыдущей неделе. Мы честно следовали сценарию Говарда в том, что касалось слов, но его разъярило то, что я оставил без внимания его требования – чтобы Нэш и Сильва произносили эти слова полностью одетыми. Он поместил их сдержанные любовные излияния в гостиную. Я перенес действие в спальню, оставив слова прежними, но вложив в них растущее физическое желание. Сильва без всякого смущения («тело – это естественно») позволила снять в приглушенном освещении ее наготу в ванной. Эти кадры участили пульс у многих, включая и меня самого. Желала она признать это или нет, но в игре Сильвы была чувственность, диаметрально противоположная имиджу, избранному ею для жизни вне экрана.
Последнюю неделю она отсутствовала в Ньюмаркете, завершая не подлежащий нарушению договор с кем-то еще, но в это утро готова была проехать на лошади по Хиту и продемонстрировать свое искусство наездницы, которым весьма гордилась. Как бывает почти во всех фильмах, мы снимали сцены не в хронологическом порядке: грядущая встреча тренера с женой Сиббера была их первой встречей, сначала абсолютно невинной, но в их глазах таился намек на развитие отношений в скором будущем.
Сильва неодобрительно произнесла:
– Я надеюсь, вы приготовили для меня хорошую лошадь.
– Она быстра, – кивнул я.
– И хорошо выглядит?
– Конечно.
– И неплохо натренирована?
– Я сам ездил на ней.
Без малейших комментариев она обратила свое едва ли не вечное неодобрение на Монкриффа, которого считала самцом-шовинистом, несмотря на его чудесную способность сделать даже самую уродливую женщину прекрасной на экране.
После столь долгих лет изучения женских округлостей можно было бы ожидать, что Монкрифф обзавелся непробиваемой шкурой, но всякий раз, как мы работали вместе, он влюблялся в ведущую актрису, и Сильва не оказалась исключением.
«Люби платонически, – предостерег я его. – Держи руки при себе. Хорошо?»
«Я нужен ей», – защищался он.
«Свети ей и оставь ее в покое».
«Такие щечки!»
По счастью, отношение Сильвы к его чувствам было прямо противоположно поощрению. С первого же дня, когда я встретил ее, я заметил, что она смотрит с большей приязнью на мужчин в костюмах, с галстуками, с короткой стрижкой и чисто выбритыми лицами и склонна почти не замечать бородатого, заросшего, неопрятно одетого Монкриффа.
– Я полагаю, – вежливо обратился я к Сильве, – что вас ждут в гримерной.
– Вы хотите сказать, что я опоздала?
Я покачал головой.
– Собрание заставило нас задержаться. Но я надеюсь закончить сцену на Хите до ленча.
Она резко развернулась, взмахнув юбками, в знак того, что у нее есть свое мнение.
– Прекрасная, – выдохнул Монкрифф.
– Опасная, – отозвался я.
Появился, зевая, Нэш на своем «Роллсе», вылез из машины и направился в дом, где размещались гримеры и костюмеры. Почти сразу же после него во дворе появился мужчина такого же телосложения верхом на велосипеде. Он резко затормозил рядом со мной и Монкриффом, выбросив из-под колес гравий.