Дикие лошади
Шрифт:
Мой водитель махнул рукой в сторону машины, из которой неохотно вылезал я.
– Я Томас Лайон, – сказал я, подходя поближе. Она пожала мне руку с негостеприимной холодной вежливостью и с такой же вежливостью пригласила в дом, предоставив водителя самому себе.
– Я Элисон Висборо. Говард предупредил меня, что вы приедете, – объявила она, проведя меня в холодную опрятную комнату, обставленную твердыми на вид сине-зелеными креслами и диванами, скорее отпугивающими, чем притягивающими. Я присел на неудобный краешек
– Вы моложе, чем я ожидала, – произнесла она, бессознательно четко выговаривая гласные. – Вы уверены, что вы тот, за кого себя выдаете?
– До сих пор был уверен.
Она пристально посмотрела на меня. Я сказал:
– Я отнюдь не людоед, которого вы описали в «Барабанном бое».
– Вы довели Говарда до отчаяния, – жестко возразила она. – Что-то надо было предпринять. Я не ожидала такого шума. Меньше всего я намеревалась поставить в неловкое положение Говарда. Он объяснил мне, что ваша гнусная кинокомпания зла на меня, но, когда я вижу несправедливость, я должна рассказать о ней.
– Всегда? – с интересом спросил я.
– Конечно.
– И часто это доставляет вам неприятности?
– Я не из тех, кто боится трудностей.
– Можете ли вы написать краткое извинение в адрес кинокомпании, – спросил я, – ради блага Говарда?
Она возмущенно покачала головой, потом обдумала мое предложение и наконец, кажется, заколебалась; необычное состояние для нее, предположил я.
У нее были короткие темные волосы с пробивающейся сединой, бесстрашные карие глаза, обветренная кожа, на лице никакой косметики, никаких украшений на загрубевших от работы руках.
– Вы говорили с кем-то работающим в «Барабанном бое»? – поинтересовался я.
Она вновь заколебалась, и вид у нее был не особенно радостный.
– Я говорила не совсем то, – неохотно ответила она, – что она записала себе.
– Она?
– Она – моя старая приятельница. Мы вместе учились в школе. Она работает в разделе «Жар со звезд», и я думала, что это поможет Говарду в борьбе против вас. Она не писала того, что там было напечатано. Она просто передала информацию редактору раздела, как всегда делает. Понимаете, она собирает материал, а потом его в газете делают сенсационным, как она мне объясняла. Кто-то специально занимается этим.
Делать сенсационным – ну и процесс! Но я предполагал, что без этого жалобы Говарда не стоили бы места в газете.
– Как долго, – продолжал я, – вы знаете Говарда?
– Зачем вам это знать?
– Я только гадал, насколько глубоки могут быть ваши обязательства перед ним.
С оттенком враждебности, которого я ожидал, она сказала:
– Я могу считать себя обязанной человеку, даже если знакома с ним всего пять минут.
– Уверен в этом.
– На самом деле я знаю Говарда с тех пор, как он нанес нам визит
Слово «папа» она произнесла совершенно естественно; это только я счел его странным и неподходящим для особы в ее возрасте.
– Он явился, чтобы встретиться с вашей матерью?
– В принципе, я так полагаю.
– Из-за некролога?
Она кивнула:
– Говард посчитал его интересным.
– Хм-м… – Я помедлил. – Вам случайно не известно, кто написал этот некролог?
– Зачем вам это знать?
Я пожал плечами.
– Из интереса. Мне показалось, что автор вкладывал в него личные чувства.
– Понимаю. – Она помолчала секунду, потом призналась: – Я сама написала его. Он, конечно, был отредактирован для газеты, но основа была моя.
– Да? – неопределенно отозвался я. – Вы писали о потенциальной карьере вашего отца, погубленной смертью Сони?
– Да..
– Вы писали так, словно это волновало вас.
– Конечно, меня это волновало, – с горячностью произнесла она. – Папа никогда не обсуждал это со мной, но я знала, что ему было горько.
– Хм, – откликнулся я, – а почему смерть Сони заставила его оставить политику?
Нетерпеливо, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся, она ответила:
– Скандал, конечно. Но он никогда не говорил об этом. Он никогда не позволил бы снять этот фильм. Родбери и я тоже против, но мы ничего не можем поделать. Книга была Говарда, а не наша. Наше имя, имя папы, в ней не проставлено. Говард сказал, что вы заставили его сделать дурацкие ненужные изменения в сценарии, и я, конечно, поняла, что кто-то должен остановить вас. Ради Говарда и ради памяти папы я должна была сделать это.
И едва не добилась успеха, подумал я.
Я сказал, не пытаясь защитить ни свою политику, ни политику компании:
– Простите, а кто такой Родбери?
– Мой брат, Родди. Конечно же, Родди.
– Могу ли я встретиться с вашей матерью? – спросил я.
– Зачем?
– Чтобы засвидетельствовать ей свое почтение.
Отказать Элисон не успела. Полузакрытая дверь распахнулась под нажимом трости, находившейся в руках худой хромой женщины лет семидесяти с небольшим. Она приближалась медленно и угрожающе и, прежде чем я поднялся на ноги, уведомила меня, что я чудовище.
– Вы тот человек, не так ли, – прошипела она сквозь зубы, – который утверждает, что я изменяла мужу с Джексоном Уэллсом? С Джексоном Уэллсом! – Ее тонким голосом говорил весь мир попранных классовых различий. – Отвратительный человек! Я предостерегала сестру, что ей не следует выходить за него замуж, но она была упряма и не желала слушать. Он был для нее недостаточно хорош. И вы можете думать, что я… я… – У нее почти не находилось слов. – Я едва могла быть учтивой с этим человеком – и он был почти на двадцать лет моложе меня.