Дикие ночи
Шрифт:
Омар прошептал мне:
— Снимай ее.
Но Лора вдруг остановилась, как будто споткнувшись, — и сразу разрыв, трещина в действии. Она подняла голову, посмотрела на небо и сказала:
— Между собакой и волком… — и вдруг замолчала.
Откуда она знала это выражение, придуманное киношниками? Так мы называем это время суток — ни день ни ночь, «между собакой и волком» или, еще короче, «собака — волк».
За окном угасал день, и я думал, почему именно эти животные — собака и волк — стали символами, искал и не находил других символов для тех часов, когда наступает полная темнота, для другого времени, других поступков…
Я вышел на улицу. Я был один
Ночь — это не просто отсутствие света, это более плотный, другой свет, другие цвета. Пачка «Мальборо», купленная у африканца на улице Биссон. Он достал ее из большой холщовой сумки. Краем глаза я видел, как мимо моей машины прошел подпрыгивающей походкой человек в халате, неся на плече детскую коляску, она поднималась и опускалась в такт шагам.
На эти кадры, смешанные в моем воображении рукой невидимого режиссера, накладывалось лицо Лоры, лицо женщины-ребенка. И я пытался угадать, какие тайные видения и фантазии она пережила наяву и сколько мужчин сумели заставить ее испытать оргазм.
На улице Бельвиль я вошел в «Лао-Сиам». Официанты и хозяин здоровались со мной за руку. Я заказал суп «фо», креветок на вертеле «тай», а на десерт «цинь цао». За соседним столиком сидели две женщины лет тридцати пяти — сорока и какой-то молодой, но потрепанный тип. Желтая бумажная скатерть вся закапана соевым соусом. Женщины без конца смеялись, а этот парень с помятым лицом молча слушал. Одна из них рассказывала, что ее приятельница в два часа ночи поставила машину на стоянку, а в семь утра они за ней вернулись… На выезде со стоянки они остановились, и у машины отвалился номер. Тогда приятельница решила вылезти, чтобы подобрать номер, открыла дверь, та немедленно отвалилась и тоже упала, причем прямо к ногам полицейского, стоявшего у шлагбаума. Выражение его лица описать просто невозможно! На ней мини-юбка, она спокойно к нему подходит и так вежливо спрашивает:
— Послушайте, вы случайно не знаете, где я могу это починить?
Он отвечает:
— Милочка, поезжайте-ка в ближайший гараж и немедленно приведите в порядок вашу колымагу!
В этот момент его прерывает какой-то странный глухой шум. Девица бежит и отпихивает ногой отвалившуюся выхлопную трубу, чтобы он ее не заметил. И тут совершенно озверевший полицейский поднимает шлагбаум и орет благим матом:
— Полезайте в ваш мусорный бак и скройтесь с глаз моих!
Они начали вспоминать открытие Паласа.
— А ты помнишь, стоило только глазом моргнуть — и мужики тут как тут!
Их помятый приятель все так же молча слушал.
Я представлял себе, как тринадцатилетнюю Лору приглашают тридцатилетние мужики, она танцует до шести утра, курит тонкие сигареты на ступеньках, покрытых красным ковром, под глазами круги от табачного дыма и отвращения.
Вздрогнув, я проснулся. Смерть была здесь, рядом со мной, в отвратительной куче одежды, сваленной на стуле рядом с кроватью. Тонкий лунный луч выхватывал ее из темноты. Смерть была со мной уже два года, день за днем, минута за минутой, отделяя меня от окружающего мира. Мозг мой размягчился, сознание мутилось, казалось, что-то бесформенное втиснули мне под череп, а к затылку прижали сырое бычье легкое.
Смерть была со мной с тех пор, как я впервые прочел о СПИДе. Я мгновенно понял, что эта болезнь станет общепланетарной катастрофой, унесет и мою жизнь вместе с жизнями миллионов проклятых. Я сразу же переменил свои привычки. До этого момента я каждый вечер искал мальчиков, которые могли бы мне понравиться, я был требователен. Я отдавался со страстью. Теперь я решил отказаться от ночей любви, объятий, соитий… Я ходил по городу в поисках себе подобных, тех, кто не жаждал войти в чужое тело, позволяя сперме проливаться на пыльные полы подвалов.
Мне уже было мало судорожных поспешных мастурбаций. Ко мне вернулись наваждения юности: ширинки узких брюк, позволяющие угадать под ними форму члена, влажные трусы… В коллеже, когда мне было тринадцать лет, я часто приходил в пустую спортивную раздевалку и жадно трогал забытые, небрежно брошенные шорты младших мальчиков. Я брал их и уносил домой. Я надевал их перед зеркалом в ванной. Мне кажется, что тогда я еще ничего не мог, но испытывал почти оргазм, видя, как тонкая ткань тесно облегает мой член. Когда мне удавалось превозмочь свой страх, я сам надевал шорты на уроки гимнастики и тревожно ждал, когда чей-нибудь взгляд упадет на мои ноги…
К наваждениям детства я добавил кожу, цепи и боль. Страдания стократно увеличивали наслаждение, и ужас перед болезнью отступал.
Для меня стало привычным отправляться среди ночи в капище, полное страждущих мучеников. Это была огромная галерея, поддерживаемая квадратными бетонными колоннами, у самой Сены, на левом берегу, между мостом Берси и Аустерлицким мостом. Как в пещере [1] Платона, там были только отблески света, но не сам свет, а люди были подобны теням. Я искал среди них порочных, с твердыми членами, неприличными жестами и сильными запахами. Некоторые колебались, ходили вокруг да около, переговаривались; я же хотел всего и немедленно. Я не скрывал своих вкусов: если мне отказывали, я отталкивал собеседника грубым движением; если мы договаривались, я шел за случайным партнером и вкушал наслаждение на ступеньках железной лестницы.
1
Символ из книги Платона «Государство», описывающей восхождение от мира теней и подобий, которые только представляются существующими, к подлинному бытию, с которым связано истинное знание. — Прим. пер.
Оскверненный, измученный, испытавший оргазм на берегу реки, я чувствовал себя прекрасно, был светел и расслаблен. Я был прозрачен.
Лору не взяли на роль Марии Терезы, женщины-ребенка, проститутки из Барселоны. Марк и Омар колебались, но все-таки предпочли ей актрису с именем, ее спонсоры обещали принять участие в финансировании клипа.
Я почувствовал даже облегчение, узнав, что мне не придется снимать ее лицо. Мне казалось, что это лицо поглотило бы весь свет без остатка, остались лишь черная фигура и блестящие светлые глаза.
Съемки оказались сложными. Продюсер поссорился с Омаром и не приехал в Барселону, прислав вместо себя молоденькую директрису, совершенно неопытную и неумелую. Как только возникала малейшая трудность, она тут же начинала рыдать: невозможно передать, сколько слез она пролила на портовых причалах, узких улочках Барселоны и в цыганских кабачках.
Я любил работать с Омаром. Я встретил его в маленьком кафе, в руке у него был старый блокнот в коричневой кожаной обложке. С той самой первой встречи я не сомневался в его таланте. Для него, да, пожалуй, еще лишь для нескольких друзей, я мог бы сделать многое, не задумываясь, и меня не остановило бы чужое несовершенство, будь то несовершенство тела, лица или ума.