Дикие персы
Шрифт:
— Копыто! Объясни им!
— Вы все кретины, мля!
— Объясни, что происхофит, — уточнил одноглазый.
— А-а… — Копыто почесал автоматным стволом подбородок и важно сообщил: — Вы, идиоты, живёте так, словно Спящий в вас только что сморкался, мля. Как можно не знать, что Её величество королева Зелёного Дома Всеслава женится на бароне Мечеславе?
— Замуж выходит, — пискнул Фляга.
На умника зашикали.
— И наша мужественная великая семья должна подарить Всеславе что-нибудь достойное.
— Давай ей штандарт наш подарим, твоё великофюрерское
— Знамя, что ли?
— Ага.
— Э-э…
Кувалда с ответом не нашёлся, и ему на помощь пришёл Вазелин:
— Сдурел? — осведомился он, грозно глядя на Корягу.
— А что? — Молчание великого фюрера Коряга принял за поддержку, а потому продолжил весьма нагло: — Штандарт дарить надо по многим причинам. Во-первых, дешёво. Во-вторых, мы типа респект и уважуху королеве выдадим. В-третьих, он нам ваще не особо нужен, потому что висит, будто опущенный, никто его не замечает, а так он во дворце стоять будет на видном месте, и все станут спрашивать: чьё это такое видное знамя тут присобачено? А все им станут отвечать: это, мля, величайший гордый штандарт великих Красных Шапок, ради уважухи тут застрявший. — Уйбуй приятственно улыбнулся Кувалде и закончил: — Только его постирать надо и одеколоном побрызгать, потому что королева у нас нежная и может такой, как он сейчас, не принять или даже стошнить.
Несколько секунд ошарашенные коллеги переваривали заявление удалого Коряги, после чего Розетка сглотнул и, косясь на прищурившегося Копыто, заявил:
— По-моему, ты измену говоришь, придурок.
— А мне нравится, — не стал скрывать глуповатый Фляга. — Давайте лучше штандарт как подарок впарим, или великий и всеми обожаемый фюрер снова денег будет с нас трясти в общак, потому что королеве на губную помаду не хватает.
— Хватает ей на помаду! — верноподданно выкрикнул кто-то.
— Во-во, она всегда наштукатурена, будто кукла.
— Потише, в натуре, — предложил Копыто, который категорически не любил тратить время на поиски авторов анонимок. — Королева наша всегда красивая, потому что красивая.
— И где же ты её видел? — с вызовом осведомился Вазелин.
— По телику.
— По телику я тебе себя так покажу, что ты меня бояться станешь.
— Размечтался.
— Замажем?
— А королеву где ещё увидишь? — вздохнул Коряга. — Только по телику. Нас ближе не пускают.
— Фюрера пускают, — уточнил Фляга.
— Великого фюрера, — подчеркнул Розетка.
— Я его сильнее всех люблю, все знают. Но обидно, что тока ему разрешают на королеву пялиться. — Шпатель поразмыслил и добавил: — Но королеву я тоже люблю.
— Говорят, концы её нарисовали, — пробубнило из толпы.
— Как нарисовали? — заинтересовался Шпатель.
— Как её только Мечеслав видел, — брякнул Копыто.
Неожиданное замечание вызвало ещё один приступ размышлений. Каждый уйбуй вволю напредставлял себе разного, особенно упирая на детали, наиболее его интересующие, после чего Коряга осторожно осведомился:
— Это как?
— Во всей красе, — мечтательно прищурился Копыто.
— Откуфа знаешь? — не выдержал Кувалда.
— Ты же сам рассказывал, великофюрерский превосходитель, что концы королеву нарисовали и хвастаются, — напомнил уйбуй. — Говорил ещё, что сам не художник, и поэтому жаль.
— Чего жаль?
— Что не художник, — услужливо объяснил Фляга.
Общество настолько сильно заинтересовалось беседой уйбуя с Копыто, что даже горланить перестало. Но тут же включилось вновь, стоило великому фюреру чуть задержаться с выходом из паузы.
— Будь я тоже художником, я бы её только так и рисовал.
— Как концы?
— Ага.
— Они иначе не умеют, только во всей красе.
— Хитрые, гады.
— А нам эту картину покажут?
— Припрячут небось.
— Я бы посмотрел.
— А я бы пощупал.
— А я бы подарил…
— Чего бы ты подарил, дубина?
— И кому?
— Ей бы подарил свою любовь, — вздохнул Черепаха.
Романтичное заявление было встречено громким ржанием, однако ни оно, ни поднявшийся шум не смогли помешать Кувалде зацепиться за интересную фразу:
«А я бы подарил… Подарил… Подарил…»
И перед внутренним взором великого фюрера вставал образ прекрасной картины в резной золотой раме. И обалдевшие гости в тронном зале дворца. И он — гордый, независимый, в кожаном кителе на голое тело и штанах с лампасами — небрежно отвешивает церемониальный поклон и сбрасывает с картины покрывало. И все восхищённо ахают…
— Вот что нафо фарить королеве, — прошептал великий фюрер. — А концы перебьются, мля!
Санкт-Петербург, Западное полукольцо КАД,
28 апреля, четверг, 00.31
— Асфальт мокрый, — негромко произнесла Ольга, скептически изучая дорогу. — Очень мокрый. Я надеялась, что подсохнет.
— Какая разница? — Олег крутанулся на ноге, показывая, что не упал и не поскользнулся, после чего картинно облокотился на низенький Evolution — своего боевого коня, — и щёлкнул зажигалкой. — На мокром лучше.
Олег курил нечасто, а вот зажигалку теребил едва ли не через слово: никак не мог избавиться от приобретённой в юности привычки подражать героям второсортных американских киношек про «крутых парней». На работе Олег сдерживался, а дома или как сейчас, на улице, в окружении друзей, почти не выпускал бензиновое устройство из рук.
— На мокром опасно, — вздохнула девушка.
— Зато весело.
И подошедшие друзья поддержали Олега одобрительными возгласами.
Народу в условленном месте собралось довольно много: ночная лига Radical Race не шла на переговоры с властями, отказывалась от любых правил, и поэтому её опаснейшие состязания привлекали не только самых оголтелых обожателей свободного адреналина, но и многочисленных зрителей. И сейчас, за четверть часа до старта, вдали от посторонних глаз собралось не меньше тридцати машин, одиннадцать из которых будут принимать участие в гонке.