Дикие собаки
Шрифт:
— Ты серьёзно?
— Да уж куда серьёзнее.
— То-то я и думаю, что ж они как привязанные за колонной шли… Вот суки, — Коля заметно приуныл.
— Мне так кажется, что у товарисча что-то не сложилось. Хочешь, его Ичил допросит? Незаметно так. Даст компота выпить, а он нам всё и расскажет, совершенно добровольно.
— Это что ли как сыворотка правды? А она не того? Не ядовитая? Жалко ведь человека, если помрет.
— Коля, ну ты командир или где? Что ты сопли-то жуешь? Наши-ненаши, жалко-нежалко. Тебя
— Не командир я. Начальник автоколонны в Оренбурге. Был. Все командиры сейчас в Уральске остались, а всего там двадцать человек, должны были наш отход прикрывать.
Фубля. И здесь всё не так. Это всё от доброты моей к человечеству, которое, стопудова, этой доброты не заслуживает.
Таламат уже распорядился насчет казанов, баранов и прочего. Трещали костры, что-то там скоро забулькает. Народ с кочевья, почуяв какую-то движуху, начал подтягиваться к реке. И что с этим делать? Я обозрел окрестности. Пацаны копают отсюда и до обеда, даже этот малохольный, прости господи, тоже ковыряется в земле, хотя совершенно очевидно, что лопату он держит в руках первый раз в жизни. Дети, почуяв свободу, слабину и безопасность, с визгом плещутся в реке, на песчаной косе тётки уже что-то там стирают, в общем, практически благодать. Надо звонить Тыгыну. Пусть приезжает, поучаствует в этом празднике жизни.
Глава 17
Я заметил, что коловращение возле песчаной косы замедлилось и решил, что настало время напрячь тёток новым делом. Чтобы им в голову ненужные мысли не лезли.
— Николай, — обратился я к начальнику беженцев, — проследи, чтобы пацаны сделали всё как надо, ну там, таблички что ли поставили, потом идите мыться. А я твоих теток напрягу. Кстати, у вас это давно случилось?
— Пять лет назад, — ответил Коля.
Мне полегчало. Значит, есть шанс добраться до дома.
Женщин, похоже, немного попустило. Я думал, что придётся производить сеансы психотерапии, ля-ля-ля языком, убалтывая их, что всё в порядке и кругом земля обетованная, разуйте глаза. Но вроде обошлись и без моего вмешательства. Ичилу я ещё шепнул, чтобы он какой-нибудь байды сварил, типа снотворного, но получил отлуп:
— Ты эта, — сказал шаман, — иди БТР обследуй, а я как-нибудь разберусь, как людей лечить.
— Ну лечи, Пилюлькин, — не везёт мне с докторами.
Грубияны, что Ичил, что Курпатов. Хорошо, хоть вилкой в глаз не тычет. Мы сделали из куска материи занавеску, а я вызвал Дайану в качестве переводчика. Говорил же шаману, что надо учить язык межнационального общения, так нет же, он сам умный и без меня. Хотя он больше придуривается, мне так показалось.
— Женщины! Женщины, идём на медосмотр, — заорал я благим матом, — вон туда, к занавеске.
— Живее, живее, я потом вам новые панталоны подарю. С начёсом, кому надо. Так, женщины,
— Может тебе ещё и раком встать? — выкрикнула скандалистка.
— Надо будет, и раком встанешь! Па-сс-троились на медосмотр! Осмотр проводит доктор Ичил, потомственный народный целитель, он по-русски плохо понимает, поэтому переводить будет Дайана.
Тётки, замотанные в простыни, ничуть не походили на нимф из вод речных. Общая картина печальная. Не сказать, что узники Бухенвальда, но выглядели они сильно, как бы это помягче сказать…
— За занавеску заходим по одному, доктор Ичил вообще-то лейб-медик местного сатрапа, так что вам несказанно повезло.
Я расселся рядом с занавеской, помочь если что, Дайана с Ичилом расположились изнутри.
— Начинаем. Вот вы, гражданка, прошу вас, не стесняйтесь. Назовитесь. Ирина, хорошо. Красивое имя. Специальность, кем работали?
— Учитель начальных классов, стаж семь лет.
— Хорошо, заходите за занавеску.
— Дыши. Не дыши. Покажи ногти. Высунь язык. Зубы шатаются? Из десен кровь? Нет? Хорошо. Кашель? Уши заложены? Да? Хорошо. Рожала? Нет? Хорошо. Болит внутри, по женской части? Давно не было крови? Нет? Хорошо. Повернись спиной. Здесь больно? Здесь? Хорошо. Сожми кулак, здесь больно? Хорошо. Следующий!
— Проходите, следующая больная.
Повторяется все почти слово в слово. Дыши, не дыши. Болит внутри, по женской части? Рожала. Там есть повреждения.
Женщина сказала:
— Да, рожала. Неудачно.
— Если станет тепло, скажешь.
В тишине прошло пару томительных минут.
— О-о-ой-ёй! Горячо! — вдруг завопила женщина.
Ичил удовлетворённо сказал:
— Хорошо. Очень хорошо. Тебя отдельно лечить буду. Потом у тебя ещё дети будут.
— Будут? Ты не врешь? Мне сказали, что всё, с концами.
— Девушка, если доктор Ичил сказал, что будут, значит будут. Вам вообще повезло, что здесь Ичил, а не шаман с аула, — это Дайана прокомментировала.
Женщина всхлипнула.
— Следующая!
— Он что, гинеколог? — за занавеску зашла та самая борзая баба, — пусть козам осмотры делает! Пусть руки сначала вымоет!
Раздался звук удара, потом голос Дайаны:
— Я тебе разину пасть! Ты до конца дней в наморднике ходить будешь. Отвечай, что тебя спрашивают!
Последней по очереди стояла девушка, высокая и худая, явно татарских кровей. Зато глазищи — мама мия. Вообще красивая женщина, да. Её бы подкормить, и я непременно бы! Мне показалось, что она или понимает или пытается понять, что говорит Ичил. Я обратился к ней:
— Ты понимаешь, что он говорит?
— Немного. Отдельные слова не понимаю, да и вообще, как-то странно он разговаривает. Это какой язык? — ответила она.
— Харкадарский, тюркская группа. Ты кто по специальности? Как тебя зовут?