Дикий глаз

Кошмарные серые стены, бугристые, как кожа прокаженного, с пятнами плесени, похожими на нарост, и покатый, каменный пол. Три метра в длину, полтора в ширину. Дощатый топчан без ножек. Его держали две ржавые цепи, прикованные к стене. Днем он складывался на скрипучих петлях и замком пристегивался к наждачной поверхности стены. Вот только день от ночи ничем не отличался. Зарешеченное крошечное окошко под потолком практически не пропускало свет. Второе окошко, на железной двери, всегда было закрыто на щеколду. В углу стояло старое ведро, пахнущее мочой. Она сидела на своем топчане с пустым остекленевшим взглядом. Красивая,

хорошо причесанная, в черном облегающем платье, контрастирующем с ее мертвенно-бледным лицом. Сегодня ей позволили сидеть в дневное время. Мало того, отвели в душ и даже дали мыло, потом принесли это платье. Она просила белое. Но раз просила, то сделали наоборот. Как ей об этом не знать? Тут нельзя просить. Годы ее ничему не научили.

Лязгнул замок, тяжелая дверь со скрежетом растворилась. Надзиратель входить не стал. Она встала и направилась к выходу. Узкий длинный сводчатый коридор выглядел так же мрачно, как стены одиночки. Железные плафоны в виде перевернутых тарелок свисали с потолка на тонких проводах. На них даже не повесишься, не выдержат нагрузки. Тусклые, засиженные мухами лампочки едва освещали дорогу, ведущую в никуда. Она слышала гулкий стук своих деревянных башмаков, скрываемых от глаз длинным платьем.

В конце коридора – дверь. Надзиратель зашел первым и, гремя связкой огромных ключей, нанизанных на кольцо, открыл запоры. Толкнув дверь ногой, посторонился. Она увидела бесчисленное количество огоньков. Переступила через порог и оказалась в огромном сводчатом зале с расписанными стенами. Весь пол был уставлен горящими свечами, тысячами свечей. Между ними – тропа, с которой невозможно свернуть. На колоннах иконы, в проемах стояли гробы на козлах, покрытые черной тканью. Она не смотрела по сторонам. Там, пред аналоем, стоял он. Расстояние между ними сокращалось. Возле алтаря в золотом одеянии с Библией в руках что-то бурчал себе под нос священник. Ей показалось, будто стук ее башмаков затих и она уже не касается земли, а плывет. Он протянул к ней руки. Красавец, во всем белом, с алой гвоздикой в петлице. Он улыбался. И она улыбнулась, но тут же испугалась – пересохшие губы треснули и закровоточили.

– Я здесь, не бойся, – сказал он волшебным голосом и, взяв ее за руку, подвел к священнику.

Зазвучала музыка, затем детский хор, и низкий голос произнес:

– Венчается раба Божия Татьяна…

Она уже больше ничего не слышала. Свет озарил все пространство, ослепил ее, и она зажмурилась. Когда открыла глаза, никаких стен вокруг уже не было. Он и она стояли на ступенях белокаменного храма, в голубом небе летали сказочные птицы, впереди простиралось поле цветов, спускающееся к широкой извилистой реке, где их ждала ладья с надутыми белыми парусами. По полю бегали дети, курчавый светловолосый мальчик играл на свирели. Он положил ей руку на талию и прижал к себе. Райское блаженство оборвал тошнотворный плевок выстрела, прокатился эхом, и все вокруг почернело. Пуля попала ему в сердце. Белый фрак начал багроветь. Он падал. Она хотела его удержать и не смогла. Закричала, но из горла вырвалось лишь хриплое шипение.

Она вздрогнула и проснулась. Сердце колотилось так, будто пыталось сломать ребра, не хватало сил даже пошевелиться, по лицу катились капельки пота. Все тело было мокрое.

– Кошмар, – прошептала она. – Кошмар. Когда же это кончится?

Таня раскинула руки и повернула голову. Стрелки будильника приближались к половине второго. Судя по яркому солнцу за окном, сейчас день, а для нее – утро. Лучше вообще спать не ложиться, во время сна она устает больше, чем за день. Боженька на нее прогневался. На тумбочке возле часов стояла ваза, полная чайных роз – Таня не любила красных цветов.

Спальня, выполненная в бело-кремовых тонах, с золочеными канделябрами и люстрой из богемского хрусталя радовала глаз. Огромные окна никогда не зашторивались, здесь всегда хватало света, даже с избытком.

Ей стоило немалых

трудов, чтобы встать. Она сбросила ноги с огромной кровати на белый мех пушистого ковра и скинула мокрую ночнушку. Подошла к трюмо, взяла щетку и расчесала длинные, до лопаток, густые каштановые волосы. Хозяйка богатых апартаментов любила зеркала. В пятикомнатной квартире их было немало, огромных, всевозможных форм, в золоченых рамах. Тут нечему удивляться: пока молода и красива, можно любоваться собой.

О красоте спорить не приходилось, ею все любовались. Ни один мужчина не проходил мимо, не оглянувшись, а молодость – вещь относительная. Для восемнадцатилетних девчонок женщина в двадцать семь – старуха, для сорокалетних мужчин – самый сок. Мужу Татьяны уже перевалило за сорок, но он всегда останется молодым даже для восемнадцатилетних девчонок. Мало того что он имел притягательную внешность и обладал невероятным обаянием, но ко всему прочему был еще очень богат. Таня была обязана держать себя в прекрасной форме, что она с успехом и делала.

Дверь в ванную вела прямо из спальни. Стоя под душем, она безжалостно терла нежную кожу мочалкой, словно желала содрать с себя ужасающий налет того, что ей приснилось. Водные процедуры затянулись на полчаса.

Сегодняшний день ничем не отличался от остальных, все шло своим чередом. Накинув белый шелковый халатик, красавица вернулась в спальню, села к трюмо и принялась наводить макияж. Она никогда не показывалась мужу в «разобранном виде». Приведение себя в порядок заняло еще час. Наконец скинув меховые тапочки, Таня надела белые туфельки на каблучке и только после этого вышла в гостиную.

Сережа сидел в глубоком кресле перед журнальным столиком и читал последнюю рукопись жены, как всегда со снисходительной улыбкой. Это злило Татьяну. За последние три года она стала одной из самых популярных в женской писательской когорте. У нее получалось, да и чем еще могла заняться жена бизнесмена, которого никогда нет дома? От безделья сойдешь с ума, а Таня считала себя натурой деятельной.

Заметив свежие цветы, сказала:

– Спасибо. Ты еще помнишь мой вкус. С чего бы вдруг? Тут есть два варианта. Либо я себя очень хорошо веду, либо ты в чем-то виноват. Что скажешь, Сережа?

Он любовался своей женой. Что значит редко видеться.

– Вчера по телефону ты мне сказала, будто закончила роман. Поздравляю с новым бестселлером.

– Ты даже не ложился?

Он улыбнулся с доброй снисходительностью, склонил голову набок:

– Не мог оторваться от твоего нового шедевра.

Таня подошла к столу и осторожно коснулась кофейника. Теплый. Она налила в опустевшую чашку мужа кофе, присела на подлокотник кресла и сделала глоток.

– Начинай бомбить, я слушаю.

– Никакой бомбежки. Сюжет прекрасный. У тебя завидная фантазия. Есть мелкие замечания, советую учесть на будущее, чтобы избегать шаблонов. И еще запомни: в уголовном розыске нет следователей. Поисками преступников занимается подразделение милиции. Это их дело – найти и обезвредить. В твоем случае речь идет об убийстве, значит, расследовать должна прокуратура.

– Учла. Что еще? – В голосе Тани послышались нотки раздражения.

– При столкновении машины не должны взрываться. Ты пишешь книгу, а используешь киношные приемы. Причем на каждой странице. Сразу становится понятно, из каких источников ты набиралась знаний. – Сергей кивнул на книжные полки, заставленные видеофильмами. – Нельзя загородиться от пули дверцей машины. Смешно. Невозможно мчаться по узким улочкам города в течение получаса, преследуя преступников, и сбить только несколько лотков с овощами, урн с мусором и телефонных будок. Ни того, ни другого, ни третьего ты на улицах не встретишь, зато попадается очень много людей. Но они у тебя ухитряются отскакивать в сторону – феноменальная реакция и скорость. Я тут прикинул. Бегать прохожие должны со скоростью триста километров в час, чтобы избежать столкновения с летящей на них машиной.