Дикий горный тимьян
Шрифт:
— А когда он вернется из Америки?
— Мне кажется, он никогда не вернется… — Она запнулась, размышляя, потом с уверенностью произнесла: — Даже если он вернется, я больше не захочу его видеть.
— Потому что он обидел тебя или потому, что ты его разлюбила?
— Думаю, я разлюбила его еще в Бенхойле. Не могу сказать, в какой точно момент. Это происходило постепенно. А теперь… — она сделала неопределенный жест рукой, — он мне просто безразличен.
— Тогда остаемся мы двое. И, покончив с Оливером Доббсом, можем перейти к другим темам. До того как я остановил машину, ты сказала,
— Но ты же говорил…
— Я передумал.
— О-о!.. — Казалось, она вот-вот разрыдается, но она не заплакала. — Джон!..
Тут она начала смеяться, потом обвила его шею руками и поцеловала.
Джон знал, что ее обрадует эта весть, но никак не ожидал таких искренних, душевных объятий.
— Эй, ты меня задушишь.
Она будто и не слышала его.
— Так ты его не продашь? Ты просто молодец! Ты сохранишь Бенхойл!
Он обнял ее и притянул к себе. Она казалась такой хрупкой, беззащитной, ее светлые шелковистые волосы щекотали ему щеку, а она продолжала тараторить, как восторженное дитя.
— Ты же говорил, что это неразумно, непрактично. — Она немного отстранилась от него, но он продолжал удерживать ее в своих объятиях. — Ты же сам говорил, что без мудрого руководства дяди Джока Бенхойл не сможет существовать.
— Да, говорил, но потом передумал. Я оставляю его за собой, по крайней мере, на год, а там посмотрим.
— И что же заставило тебя передумать?
— Не знаю.
Он покачал головой, будто ему и самому не вполне ясны причины решения совершить поворот на 180 градусов.
— Может быть, причиной тому стал пожар. Может быть, именно в тот момент я понял, как дорого человеку то, что он через минуту может потерять. В тот вечер я испытал настоящий шок. Тебя там не было, но только благодаря Господу Богу большой дом уцелел и не сгорел дотла, как все остальное. Ночью я вышел в сад и просто стоял и смотрел на дом. А он так и стоял на фоне холмов, и я в жизни не испытывал такой благодарности, как в этот миг.
— И кто же им будет заниматься?
— Родди и Дейви Гатри, кроме того, наймем работника.
— Родди?
— Да, Родди. Ты же сама говорила, что Родди больше всех интересуется здешними землями. Он знает о Бенхойле столько, сколько мне не узнать за сотню лет. Единственно, почему он раньше не принимал активного участия в жизни Бенхойла — это потому, что он ленив, и потому, что всегда был Джок, который все за него решал. Теперь, когда Джока уже нет, а работы невпроворот, у Родди есть шанс бросить пить и удивить нас своими делами.
— А где он будет жить?
— В большом доме с Эллен. Мне удалось разом решить все мои проблемы. Как всегда, они будут ворчать друг на друга. Но большой дом достаточно велик, чтобы они не сталкивались лбами и не прикончили друг друга. — Помолчав, Джон добавил: — Мне очень хотелось бы на это надеяться.
— Ты правда думаешь, что из этого что-то получится?
— Я же сказал тебе, подождем год. Вообще-то я уверен, что все получится. Мой отец думает так же.
— Откуда ты знаешь, что по этому поводу думает твой отец? Он же в Колорадо.
— Я звонил ему вчера утром. Мы долго говорили об этом.
Виктория невольно восхитилась им.
— Сколько же ты успел обсудить по телефону за утро!
— Как всегда. Я ведь большую часть своего рабочего дня провожу именно за разговорами по телефону.
— Даже если это так, мне бы и в голову не пришло позвонить кому-то в Колорадо.
— Когда-нибудь стоит попробовать.
Итак, по крайней мере, в ближайший год Бенхойл останется при своем хозяине. Скорей всего, Джон прав, и Родди сможет в корне изменить свою жизнь. Ему ведь всего шестьдесят. И что ему мешает превратиться в этакого здоровяка, которому нипочем рубить деревья, лазать по холмам; он сбросит вес, покроется загаром и будет в отличной форме. Кончено, такой поворот событий не вполне убедителен, но нельзя отвергать и такой вариант, кстати, вполне вероятный. А живя в большом доме, он, возможно, возобновит дружеские связи, будет устраивать небольшие вечеринки и приглашать друзей погостить. Эллен снимет покрывала с мебели в гостиной и повесит шторы. Кто-то разведет огонь в камине, гости в вечерних платьях расположатся в креслах вокруг рояля, а Родди станет играть и петь свои любимые песни.
— Все получится, не может не получиться, — сказала Виктория.
— Отставив в сторону Бенхойл и Оливера Доббса, можем теперь перейти к более важным темам.
— К каким?
— К тому, что касается нас с тобой.
Виктория насторожилась, но, прежде чем она стала протестовать, Джон решительно продолжил:
— Я думал, что было бы неплохо начать с самого начала. Мне кажется, с самой первой встречи знакомство наше складывалось неудачно. И только сейчас, после всего, что произошло, мы наконец начали понимать друг друга. И первое, что я намерен исправить, — это пригласить тебя пообедать. Я подумал, что, приехав в Лондон, мы отправимся в ресторан, или, может быть, ты предпочтешь сначала заехать домой, переодеться и привести себя в порядок? Тогда я завезу тебя домой и вернусь за тобой немного позже. Можем поехать ко мне, выпить что-нибудь и отправиться ужинать от меня. Вариантов, как ты понимаешь, достаточно. Одно неизменно — я хочу быть с тобой. Не хочу с тобой расставаться. Понимаешь меня?
— Джон, не стоит меня жалеть. И тебе нет необходимости опекать меня.
— А я и не опекаю. Я сейчас думаю только о себе, потому что я хочу быть с тобой больше всего на свете. Я знал, что однажды снова по-настоящему полюблю. Но не знал, что это случится так скоро. Чего я точно не хочу — это втянуть тебя в новое любовное приключение, прежде чем ты сможешь перевести дух и оглянуться по сторонам. И вообще привыкнуть к этой мысли.
Не хочу с тобой расставаться.
Как в кино. В трогательном финале, когда начинает звучать слащавая любовная тема. Как в мыльных операх. А на экране появляются звезды или солнечные лучи, пробивающиеся сквозь ветви цветущих яблонь. Но сейчас ничего этого не было. Всего лишь машина, темнота за окошком, мужчина рядом, отношения с которым уже зашли довольно далеко.