Дикий остров
Шрифт:
Вся мужская половина салона, отогнав взлетные страхи, ждала, когда она вернется, чтобы сравнить вид сзади и спереди (рост около ста восьмидесяти, все формы крутые в меру, натуральные темно-русые волосы острижены и открывают тонкую линию шеи над воротом ярко-зеленой блузки; кожаная юбка с широким поясом обтягивает замечательно плотный задик и открывает ноги — длинные, стройные и, должно быть, чрезвычайно приятные на ощупь).
Она вдруг обернулась. Мужики опустили глаза. Кто успел разглядеть, оценил: и спереди фигура у девочки что надо! Лицо
Девица вернулась, проскользнула к окну мимо двух раскрашенных, молодящихся теток, с трудом сдержавших завистливое шипение. Лица Криса и Тартарена напряглись. Тёма покосился на них с усмешкой. Юнг, не отлипавший с самого взлета от иллюминатора, ничего не заметил.
Первым очнулся Тартарен. Высунул из-за спинок кресел усатое лицо. Похлопал глазами и спросил:
— Девушка, вы не знаете, куда направляется этот аэробус?
Девушка нахмурилась, точно кто-то слишком громко включил радио, но глаз в очках от толстой книги не подняла.
— А вы на следующей не выходите? — не унимался Тартарен, и тетки-соседки млели от одного его голоса и вида усов.
Девушка оторвалась от страниц с английским текстом, поискала источник шума, обнаружила его в самодовольном и усатом лице с надутыми щеками. Секунду оценивала и влепила с улыбкой:
— Ширинку застегни.
— То есть? — икнул от неожиданности Тартарен.
— То есть эрекцию сдерживать надо.
Тетки возмущенно вжались в спинки кресел.
— Не слишком ли часто мы сдерживаемся? — попытался отбиться Тартарен.
— Кончай, — потянул Тёма Тартарена за локоть.
— Да я только начал! — возмутился Тартарен и, сам того не желая, уже углублялся в замкнутый круг двусмысленностей.
Девушка, не опуская книги, сказала нежно и певуче:
— А ты как бы хотел — стоя, сидя, лёжа? Сверху или снизу? На крыле самолета или в туалете?
Тёма не удержался и прыснул. Юнг почувствовал, что сзади что-то происходит, оторвался от окна и заглянул поверх кресел к приятелям. Тартарену оставалось ретироваться, сохраняя остатки достоинства.
— Я предпочитаю интимно, — буркнул он и отвернулся.
— Хорошо, что мы еще летим над Россией, — не повышая голоса и не стараясь быть услышанным сзади, прокомментировал Крис, — над Европой она бы тебя привлекла за домогательство в общественном месте.
— Хам, — вздохнули сзади над книгой.
— Как вы сказали? — спросил холодно Крис, появляясь над спинкой кресла.
— Вы отлично слышали, — сняла очки девушка.
Секунду они смотрели друг на друга одинаково враждебно и насмешливо, не поддаваясь шевельнувшейся в них симпатии. Крис наклонил голову и сказал с оскорбительной вежливостью:
— Прошу простить меня, дамы, — отдельный кивок в сторону обладательницы стройной фигуры и острого языка — и девушки. Я не хотел вас обидеть.
— Феминизм — бич человечества. Мы скоро просто вымрем, — тяжело вздохнул Тартарен и попросил шампанского у проходящей мимо стюардессы.
И только Тёма, минут пять спустя украдкой оглянувшийся назад, заметил, что девушка смотрит в свой английский текст не читая, обиженно прикусив полную губу.
Все девчонки казались Тёме какими-то беззащитными. Даже если они умели огрызаться и нападать. Он ничего не имел против манеры Тартарена и Криса знакомиться. Но сам так не умел и не хотел учиться.
В аэробусе люфтганзы, летевшем на Канары, симпатичная феминистка все с тем же пухлым томом в мягкой обложке снова расположилась сзади Криса, Тартарена и Тёмы.
Слышно было, как дверь в заднюю галерею-гармошку с чавканьем закрылась. Тихо шелестели кондиционеры. Чуть подрагивали двигатели. Пассажиры нервно поглядывали на часы, опасаясь теракта.
Занавески под надписью на табло встрепенулись.
В салон ворвалась припанкованная девица — тифозная стрижка, губы в помаде лилового цвета, голый плоский живот, пирсинг на пупке, крупная серьга в левом ухе, дешевая дорожная сумка в одной руке, билет в другой.
Пробежала по проходу, оглядываясь, точно за ней гнались. Отыскала место рядом с девицей, отбрившей Тартарена и Криса, попыталась с маленьким своим росточком запихнуть сумку на полку.
Тёма вскочил, подхватил непокорную сумку, одним сильным движением поставил на место. Руки и глаза опустил, увидел, что девчонка уже сидит в кресле рядом с феминисткой и смотрит на него снизу вверх колюче и настороженно, что брови у нее совершенно черные, а короткие волосы выжжены до химической белизны и справа над губой тонкий шрам. А глаза зеленые, совершенно дикие — и в них вызов.
Тёма пожал плечами сел и пристегнулся. Тартарен, с живейшим интересом наблюдавший за этой сценой, прижался щекой к спинке кресла, выдвинул кончик уса и прищуренный глаз, но сказать ничего не успел.
— Отвали! — с ходу влепила ему новенькая.
— Но… — начал было Тартарен.
— Ты что, глухой, что ли? Тебе же русским языком сказали.
Тартарен мигом втянулся в кресло, как черепаха в свой панцирь.
— Вот кобели русские, — бубнили сзади. — Всю Европу уже пометили.
Ученая соседка, не удержавшись, засмеялась в книгу.
— Ну? — развернулась к ней вновь прибывшая.
— Хорошо летим, — прокомментировал Крис.
Аэробус плавно тронулся, бесшумно выкатывая на взлетную полосу.
2
— Что, так и будем тут сидеть? — подал голос Тартарен.
Он уже минут двадцать лежал на верстаке, подложив руки под голову, и изучал алюминиевый потолок ангара.
— А что ты предлагаешь?
Крис коротал время, кидая тяжелый нож в деревянную стойку стапеля. Нож вонзался в дерево и вибрировал.