Дикий Порт (Райские птицы)
Шрифт:
— Раньше. Убийство мастеров питомника.
— Ты считаешь, это не отдельная операция?
— Боюсь, что нет. Она имела хоть какой-то смысл как отдельная операция, потому я так раньше и думал. Но то, что сделали с Флейтой, нелепо до абсолюта.
Батя потирает шею под воротом. Кривится. На нём любимая неофициальная форма одежды — старый, стираный, выцветший камуфляж, в котором премьер-министр похож на полевого командира.
— Ничего нелепого не вижу, — ворчливо говорит он. — Сам глянь — «скептики»-то после убийства Вольфов здесь остались! Кто верещал, что Ксеньке-Тройняшке дезу слили? Что они теперь и корректорам мозги выжигать
— Ладушки, — разводит руками Ценкович. — Ответь тогда, при чём тут японец, и я успокоюсь.
Иван Михайлович озадаченно сопит.
Он имел долгую беседу с патриархом Фурусато и ещё дольше размышлял над докладом Этцера, после чего тайком от Элии подобрался к Алентипалне и смущённо попросил: «Птиченька, наворожи, чтоб я хоть что-то тут понял». Она только брови успела вскинуть, как Ване позвонил кто-то, он подхватился на ноги и ушёл ругаться. Смешной. Будто она никогда не слыхала, как он ругается…
Алентипална сворачивает запись и поднимается.
— Ладно, мальчики, пойду я. Полежу часиков до шести.
Кхин и Ценкович некоторое время смотрят ей вслед.
Потом друг на друга.
Потом одновременно кивают, и Иван начинает нетерпеливо барабанить пальцами по столу, а Элия рысит к шкафу и вытаскивает из-за него солидную, разукрашенную печатями и наклейками ёмкость. Прозрачная жидкость льётся в рюмки.
— Серебро? — довольно осведомляется Батя, покачивая бутылку. Крупная монета скользит по дну.
— Оно, — заговорщицки сверкает глазами Борода.
— Вещь… Так вот что я тебе скажу, Элька, по поводу японца…
Бабушка идёт по коридору гостиницы. Кивает дежурному, вскидывает глаза к сканеру двери, позволяя идентификацию. Её апартаменты пусты. Утром гостили Володя и Тася, потом Димочка со Светочкой забегали, но все уже ушли. Тихо.
Алентипална замирает возле высокого зеркала, обрамлённого бронзовыми цветами и ящерками. В подсвеченной глубине отражается женщина размытого возраста, от тридцати до шестидесяти, седая, стройная, ясноглазая; в пышных кружевах воротника поблёскивают серебряные нити, гребень в волосах — как венец… Она складывает ладони у губ, покачивает головой. Слишком серьёзное предстоит дело, чтобы так себя чувствовать: словно задумала шалость…
Её ждут. Её ждали целый год. Местра Ароян знает, что происходит на Земле-2, отлично понимает, насколько сложна ситуация, она даже позвонить не осмелилась — написала письмо. В его строчках нет просьб, нет даже намёков. Стелла просто отчитывается, что во вверенном ей учреждении всё в порядке.
Достаточно было увидеть адрес, чтобы на душе заскребли кошки.
Вмешательство местры Надеждиной не требуется. Элик не просил её о помощи. Он очень умный, Элик, и если глянуть на вещи непредвзято, ему вовсе не нужны корректоры, чтобы добиваться своего. Ни Бабушка, ни даже все силы Райского Сада. Они не более чем вспомогательное средство. Это Алентипалну всегда защищали её «крылья», а не наоборот; и недавно, когда она обеспокоенно выспрашивала, в чём дело и чем помочь, то услышала в ответ: «Не волнуйся, родная. У старого Элиягу бен-Наума таки есть немножко ума. Наши птички обеспечат мне чуть-чуть везения. А когда у человека есть немножко ума и чуть-чуть везения, это, Тишенька, счастливый человек…»
…конечно, она не позволит себе потерять форму. Никаких чудес. Только… она плохо ориентируется в хитросплетениях интриг, не поможет собратьям по тройке решить головоломку, но есть вещи, которые способна сделать только она.
И значит — должна сделать.
Интересно, что случилось, пока она смотрела запись и пела украдкой? Будет грустно, если Светочка опять поссорилась с Костей. Хорошо бы она просто отправилась погулять. Город под усиленным наблюдением, на улицах полно полиции, примыкающий к «Кайссару» район проверен вдоль, поперёк и на километр вглубь, так что её отпустили. Корректоры не способны работать взаперти…
Номер набран.
— Костик? — и Алентипална невольно прыскает в кулак, любуясь буйно-изумрудной шевелюрой злополучного Солнца.
— Баба Тиша, здрассте! — радуется тот, — а что? А Света…
— Тшш, — она прикладывает палец к губам. — Юрочка рядом?
— Тут, — в поле записи всовывается голова Каймана. — Р-рад, кр-райне р-рад.
— Слушайте меня внимательно, мальчики. Через полчаса к крыше левого флигеля «Кайссара» — машину. Поскромнее. Одну. Обернуться надо быстро. Маршрут вы оба должны помнить.
Бывшие «запасные крылья» Алентипалны переглядываются и улыбаются до ушей. Нет ничего радостней, чем видеть эти улыбки. Дети понимают её и разделяют её стремление — это счастье…
Теперь очередь за Стеллой. В этом году Волшебной Бабушке некогда гулять по парку, и даже зайти в пару-тройку палат она не успеет. Если Алентипална верно рассчитала время, то в санатории-интернате «Ласковый берег» она будет как раз к обеду. Если нет — придётся его задержать или начать раньше. Те, у кого приступ, кто лежит пластом, самые маленькие…
Ничего не поделаешь.
В следующий раз.
Если доживут.
— Это что? — спрашивает белокурый крашеный юноша свистящим полушёпотом, у него выходит «ш-ш-што?», и последний слог — точно выстрел. Менеджер вздрагивает, будто получив щелчок по лбу. Он бледен. Уже два раза, минуя по пути в кладовую зеркало, он доставал платок и убирал пот со лба.
Обычное дело, капризный клиент. Но с этими двумя форменная чертовщина. У обувного бутика «Люччиола» контракт с поставщиком чуть ли не с самого основания колонии, и до сих пор ему можно было верить как себе, но что, кроме производственного дефекта, могло заставить каблук сломаться в этих тонких наманикюренных пальцах? Жеманный паренёк явно не держивал в руках ничего толще хрена.
У девицы-недоростка скучающий вид. На предыдущей паре оказалась царапина.
— Послушайте, — очень вежливо говорит она. — Я всего лишь хочу купить качественную обувь. Здесь есть магазины поприличнее?
Мелькает мысль отправить парочку куда подальше. Но такая стерва, как этот блондинистый гей, наверняка устроит базар, и «Люччиоле» обеспечена дурная слава, а менеджеру — увольнение.
Он тщательно скрывает вздох.
— Позвольте, я попробую ещё что-то подобрать?
…Света кривит губы, провожая взглядом преющего в костюме типа. Это, конечно, не «орк»; это, на птичьем жаргоне, «кислятина». Человек, который втихую презирает всех окружающих, кто бы они ни были и чем бы ни занимались. На Димочку такие слетаются, как осы на мёд… и один из охранников казино по сю пору сидит орлом на фаянсовом друге.