Дикий
Шрифт:
Уже мирный дымок струится между деревьями, среди которых я замечаю и груши. Я так их любил когда-то в детстве… К вечеру парни уезжают поддатые и довольные. Так можно и друзьями стать, хотя одна мирная встреча еще ничего не значит.
Сидим с Ликой в саду и молчим. Да и без слов покойно на душе. Южная ночь наступила быстро, и яркие звезды уже накалились в вышине. Лика кладет мне на плечо голову, но я побеждаю себя и отстраняюсь. Бормочу что-то про апельсиновый сок и холодильник. И вот мы пьем этот несчастный сок. Он очень холодный, он остужает, — теперь я уверен, что не должен переходить черты, за которой начинается несвобода, ведь именно несвободу
— Понимаешь, Лика. Еще не время…
Пытаюсь еще что-то сказать, но девушка закрывает мой рот ладонью. Ее длинные, до талии, черные волосы рассыпаны по плечам. Они пахнут чем-то легким и чистым, осенними садами, горным воздухом. Лика ниже меня даже на каблуках. Я боюсь касаться ее… Так мы стоим, кажется, вечность.
— Ты не думай, — нежно говорит она. — Я все понимаю. Я буду ждать…
Утром ни свет ни заря приехал Анвер. За чашкой кофе он рассказал, как на рынок Джанкоя неделю назад приехали «черные», торгуют мороженой рыбой.
— Наши пытались с ними поговорить, но те пригрозили ружьями, — поясняет Анвер.
— Где они остановились — знаешь? — спрашиваю я.
Анвер называет их номера в гостинице и объясняет, где остановился «пахан» торговцев. Оставляю ТТ дома — хватит с них и Женькиного револьвера.
— Поехали! — говорю я, и мы едем.
Когда Анвер останавливается возле гостиницы, я прошу его остаться в машине, и он сперва протестует, предлагая позвать ребят, но я отмахиваюсь и открываю дверцу «девятки».
Гостиница обычная. Сельская. В два этажа. И администратора не видно — это хорошо. По каменным ступеням, покрытым ковровой дорожкой, поднимаюсь на второй этаж и иду по коридору, ищу нужный мне номер. В конце коридора окно, сквозь которое пробивается солнце, высвечивая в гостиничном воздухе бесконечные пылинки, их медленное, словно сон, движение… Останавливаюсь возле двери, прислушиваюсь и негромко стучу костяшками пальцев. Раздается скрип пружин — это кто-то сползает с кровати. Через мгновение дверь открывается, и я вижу перед собой заспанную рожу кавказца. Впрочем, что мне его разглядывать? С ходу бью «черного» стволом револьвера в солнечное сплетение. Тот складывается, словно шезлонг на пляже, — добавляю ему в затылок. Еще один торговец делает попытку проснуться, но это у него не получается по двум причинам. Пить надо меньше. Или больше! На столе толпятся пустые бутылки и, будто Мамай прошел, валяются объедки, остатки неопрятной трапезы. Это причина первая. Причина вторая — рукояткой бью «черного» по башке. Первого волоку в кровать обратно и, связав за спиной руки подвернувшимся шнуром, добавляю для верности рукояткой в затылок. Спите дальше, дорогие нацмены! Иду в следующий номер. Потом — в третий и четвертый. С каждым разом техника движений все лучше и лучше. Стволом в живот, рукояткой в затылок. Всех-то дел пятнадцать минут! Чурки напились вчера и открывали не спрашивая.
Получается, как в игре на компьютере: пройдя первый уровень, перехожу на второй — сгоняю их пендалями в один номер. И вот сидят и лежат говнюки передо мной, каждый с вафельным полотенцем во рту. Слышу в коридоре звук шагов и вздрагиваю, готовый к бою, но это свои — узнаю голоса анверовских парней. Открываю дверь, в комнату входят человек семь во главе с Анвером, все с пушками, «великолепная семерка» почти. Сперва парни изумленно замирают, разглядывая торгашей с полотенцами, после начинают ржать, но Анвер цыкает на них.
— Где бабки? — спрашиваю у старшего «чурки», но тот мотает головой, намекая на то, что говорить не станет.
— Ладно, не надо пока, — соглашаюсь, а Анвер отправляет парней по номерам, пусть поищут.
— Что будешь с ними делать? — спрашиваю Анвера, а тот пожимает плечами:
— Пока не знаю.
— Забери их КамАЗы, два рефрижератора на стоянке.
— Можно. С документами проблем не будет.
Возвращаются из соседних номеров парни. Не нашли они ничего.
— Здесь пошмонайте, — приказывает Анвер.
Тут же под матрацем находятся пухлые пачки денег, завернутые в целлофан. Мы входим с Анвером в пустой солнечный коридор, и я говорю ему:
— Нельзя их здесь оставлять.
— А что делать с ними? Все равно придется отпустить.
— Можем мы их перевезти куда-нибудь в укромное место. Только незаметно.
Анвер согласно кивает.
— Тогда берем одного. Покажешь, где это. Потом всех остальных. Пускай парни их туда же привезут. А рефрижераторы надо где-нибудь спрятать, и легковушки тоже.
— Хорошо, — кивает Анвер и мрачнеет.
— Тебе войны с «черными» не выдержать, — говорю Анверу очень тихо.
— Да… Нет, не выдержать, — отвечает Анвер.
Мы грузим старшего торгаша в «девятку» и выезжаем из городка. Поплутав по пыльным проселкам, останавливаемся возле лимана. Зеленоватая вода мирно переливается под солнцем. Поднимаю камешек и бросаю в воду. Вода тихо булькает. Торгаш стоит и смотрит мне в глаза. Он уже обоссался от страха.
— Отвернись, — говорю, и торгаш покорно отворачивается.
Быстро, чтобы не думать, достаю револьвер и выстреливаю тому в затылок. Умершее тело падает в пыль, и видно, как сердце еще толкает кровь; смешиваясь с пылью, та становится черной, словно мазут. Я не смотрю на это.
— Неужели так надо. — Анвер не спрашивает, а просто проговаривает сквозь зубы. Струйка пота пробороздила его висок.
— Хочешь, чтобы такое же случилось с тобой и Ликой? «Черные» еще и поистязают…
— Нет, не хочу.
— Тогда давай остальных сюда.
Парни привезли торгашей. Еще одного, для примера, уложил я, одного — Анвер, на остальных парни попрактиковались. Теперь они повязаны навсегда. «Черные» не сопротивлялись, а только выли молитвы. Так и кончается жизнь. За мороженую рыбу. Парни привязали к телам камни и побросали в лиман. Рыба да раки съедят мясо… Из гостиницы «черных» выписали, и они как бы выехали в неизвестном направлении. Их сородичам, чтобы начать войну, нужны все-таки хоть какие-нибудь основания.
К обеду парней набивается полный двор. А машины все подъезжают и подъезжают. Наверное, вся бригада Анвера собралась, целая рота накачанных и короткостриженых крымчан. Никто не говорит о дневном происшествии, да и не все, думаю, знают детали, — атмосфера молчаливого возбуждения, одним словом. Костя, Иван, Саша и Петр — эти парни участвовали в акции возле лимана. Они бродят по двору серьезные, курят и смотрят в землю. Так и у меня недавно закончились игры и началась жестокая жизнь. Они переступили черту, и переступить ее оказалось просто — взять и пустить курок. Теперь они станут стрелять не раздумывая.