Дикки-Король
Шрифт:
— Сперва надо все узнать самим. А если Дикки здесь уже нет? Вы что, боитесь?
Джо вышел им навстречу, стараясь не пропустить в замок.
— Я председательница фан-клуба в Клермоне, — властно объявила Мари-Лу. — Мой поезд опоздал, но я специально приехала на вечер. Дайте нам пройти, да побыстрее, иначе мы все пропустим.
Остолбенев, Джо ее пропустил. Она решительным шагом вступила во двор.
— Одно это доказывает, что Дикки здесь, — с довольным видом сказала она.
Джо бросился к своему портативному передатчику.
— Тома? Здесь одна баба, она утверждает, будто
— Откуда я знаю, председательница она или нет?
— Вызови мсье Боду.
— Я не могу уйти со двора из-за старика. Знал бы ты, что они там вытворяют…
Но неожиданно появился граф в пижаме — лицо его свела судорога, глаза выпучены, — который спустился по лестнице за спиной Тома.
— Я этого не вынесу… Не вынесу…
Тома оказался между двух огней. Мсье Хольманн приказал избегать скандалов. «Мы никого не ждем», — сказали отец Поль мсье Боду. «Не выпускать графа», — велел мсье Хольманн. «Не впускать никого», — просили те двое.
Мари-Лу подошла к парадной лестнице. Граф, словно призрак, следовал за Тома.
— Куда это вы направляетесь? — спросил Тома. Он держал графа за руку, твердо решив пришибить его, если тот попытается ускользнуть. Он был готов пришибить даже Мари-Лу.
Мари-Лу с первого взгляда распознала, что перед ней уголовник. Даже несмотря на синий костюм и галстук Тома. Она остановилась.
— Я иду на вечер Дикки Руа, — вежливо начала Мари-Лу.
— У вас есть приглашение? — вдруг осенило Тома.
Мари-Лу притворилась, будто ищет его в сумочке.
— Разумеется, есть… Милый, оно случайно не у тебя? По-моему, я отдала его тебе в поезде…
Было потешно смотреть, как обалдел молодой секретарь из АЖС.
— О, черт! Просто ума не приложу, куда мы его подевали. Но ведь я председательница фан-клуба в Клермоне и…
— Проваливайте! — перебил ее Тома. — Вы такая же председательница, как я… Приглашения у вас нет. Вы журналистка или кто-нибудь в этом роде. Сматывайтесь побыстрее.
— Журналистка! — простонал совсем сбитый с толку граф. Перед глазами у него уже мелькали заголовки: «Оргия в замке де Сен-Нон».
Из замка доносилось завывание синтезаторов. Дикки пел.
— Мсье! — обратилась Мари-Лу к графу. — Если вы разрешите вызвать мсье Боду, который наверняка здесь, он вам подтвердит…
— Ни фига! — заключил Тома. — Вас не приглашали, и вы не пройдете. Мсье — владелец замка, и он ответит вам то же самое…
Граф лишь промычал нечто невразумительное, так как температура и волнение помутили его рассудок. Казалось, он переживает кошмар наяву.
— Ах это он хозяин! Ну что ж, я не прочь сказать хозяину словечко! Ах значит, это вы придумали эту гнусную поденщину, вы пичкаете наркотиками этих несчастных молодых людей, превращаете их в скотов, чтобы они работали на ваши мерзкие лавчонки! Так сказать, за ради господа нашего! Придумано неплохо. Но это гнусность, мсье! И, будьте уверены, мы сумеем положить ей конец! Здесь со мной секретарь из Ассоциации жертв сект! Он вас по судам затаскает! Разоблачит в прессе! Даром вам это не обойдется! Мы вернемся сюда с полицией! Мы…
— Может, мне тебе пасть заткнуть? —
Он чувствовал, как в его лапе лихорадочно дрожит худенькая ручка графа. Старик тщетно пытался что-нибудь сказать, но на губах у него выступала лишь беловатая пена. «Да она мне его уморит!» — с искренним возмущением подумал Тома.
— Даю две минуты, — сказал он, отряхивая пиджак.
Мари-Лу поняла.
— Я еще вернусь, — пригрозила она. — И не одна!
— Валяй, — невозмутимо ответил Тома. — Спасибо за предупреждение.
Однако Тома эта угроза ничуть не беспокоила. У Отца был в руках комиссар Линарес, а у мсье Хольманна — префект. Пусть эта цаца жалуется сколько влезет! Кстати, он пальцем ее не тронул. На несколько секунд Тома отвлекся, глядя, как она уходит, ковыляя по неровной брусчатке на своих высоких каблуках и таща за собой молодого человека, который что-то возражал… Он едва успел обернуться, а граф уже домчался до северного крыла, нырнул в подъезд и захлопнул за собой дверь. Тома слышал, как он запер массивную дверь на железный засов. Бедный старик! И действительно, все свалилось на него в один день! Собак его отравили, сам он под замком, и вот сейчас его облила грязью какая-то шлюха… Граф, конечно, к такому не привык. Ладно, раз граф сам заперся… Тома взошел на парадную лестницу. Не теряя из виду дверь, он тоже хотел хоть краешком глаза взглянуть на праздник.
Дикки раскинул руки и запел. Без предупреждения, не дав сыграть положенного вступления, не бросив взгляда в сторону Жана-Лу и стайки «детей счастья», покорно ожидавшей его знака. Он начал петь а капелла, и только на третьем такте пианист Жанно подхватил мелодию. Ударник Боб вступил еще через три секунды. Хор дождался припева. Дикки пел не так, как обычно; на средних регистрах появилась странная хрипловатость; на высоких — металлическая грубоватость, придававшая простым словам песни непредвиденную резкость. «Аннелизе… они пригвоздили тебя… к церковным витражам… Аннелизе…» Как получилось, что устаревший шлягер вдруг приобрел эти интонации обвинения, почти угрозы? «Разве было слово „пригвоздить“ в куплете? — спрашивал себя озадаченный и потрясенный Алекс. — Разве там было „я хочу разрушить тюрьму жизни и бежать из этого общества?“ Что-то я раньше не замечал этого…»
Дикки пел. Ритм был вдвое быстрее, чем на последней репетиции. А голос звучал с удесятеренной силой, совсем необычно. Увлеченные этим порывом, «Дети счастья» гулко и почти угрожающе подпевали «Аннелизе… Аннелизе…», наполняя анфиладу из трех комнат каким-то мрачным ликованием.
— Он часто так поет? — шепотом спросил Алекса отец Поль.
— Да ни разу так не пел, ни разу!
— Это ужасно!
— Но зато может очень здорово пойти.
Дикки выпил глоток воды. Жан-Лу из глубины библиотеки жестами показывал Алексу, что ничего не смог поделать и был вынужден следовать ритму, навязанному Дикки. Боба и Жанно не было видно за аппаратурой и инструментами. Им ничего не объяснили, и они решили, что эти изменения исходят от Жана-Лу и представляют собой тот новый имидж Дикки, о котором смутно поговаривали.