Дикости
Шрифт:
— И ты не говорила мне этого, потому что...?
— Из-за смертельной и опасной частей. — Я отбросила браваду и все выложила. — Потому что это отдалит тебя от меня. Неминуемо.
Выражение его лица смягчилось, совсем чуть-чуть.
— Понятно.
Какое-то время мы молчали, магия — полная страха и робости — кружила в воздухе вокруг нас.
— А ты не хочешь рассказать мне, что это за опасные и смертельные части?
Только если смогу заставить тебя поклясться, что ты этого не сделаешь,
И это, по сути, было дилеммой, с которой я столкнулась. Что он сделает это, и не сделает, то, чего я ожидала также как и боялась.
Именно тогда я осознала истину: в любом случае я выиграю. И в любом же случае, я проиграю. Рассказ правды ему не имел значения. Главным было не то, чтобы все ему рассказать.
Довериться ему, чтобы рассказать это — вот что было главным.
И поэтому я поверила в него, и в нас.
— Есть члены ГС, которые хотят, чтобы ты бросил вызов Дариусу за его должность. Которые хотят, чтобы ты был их главой.
Губы Этана приоткрылись, а глаза расширились от шока, но он не произнес ни звука. Я не была уверена, был ли он ошеломлен самой идеей или же тем, что у меня были связи настолько влиятельные, что я могла предоставить ему информацию о ГС, а не наоборот.
— Я не знаю, что сказать.
Я кивнула, давая ему время придти в себя.
— Я, конечно, думал об этом — каково бы было занять эту должность, если бы Дариус ушел в отставку. О том хорошем, что можно было бы сделать. Видит Бог, там есть где развернуться. Но бросать вызов живому представителю? Это может быть смертельно опасно.
— Предполагается, что я должна воодушевить тебя, — сказала я ему. — Убедить тебя сделать это.
— Потому что человек, который сказал тебе это, хочет, чтобы я занял эту должность — или они хотят убрать меня с дороги?
Кровь отлила от моего лица. Мне даже не приходило в голову, что побуждения Лакшми могут быть не чисты. Я анализировала наш разговор, думая о надежде в ее глазах, и отклонила возможность того, что она была не совсем искренна. Она была честна в том, что вызов Этана может и не увенчаться успехом. Но это не значило, что она желала ему смерти.
— Я считаю, что этот друг хочет, чтобы ты занял эту должность, — сказала я. — Они уважают тебя и твоих союзников.
— Но ты не хочешь, чтобы я делал это. Почему? Если у меня все получится, это будет значительная возможность для вампиров.
— У тебя может не получится. У тебя есть могущественные враги. И даже если сейчас это не так — я уже однажды потеряла тебя. Я не хочу потерять тебя снова.
Выражение его лица смягчилось.
— Ты думаешь, что мне придется выбирать.
— А разве не так? И не придется ли мне?
— Между чем, конкретно, тебе придется выбирать, Страж? — Выражение его лица по-прежнему было спокойным, но в его словах была острота.
— Между Лондоном и Чикаго. Между тобой и Домом? Между тобой и КГ? Быть членом КГ, когда ты Мастер, это одно. Быть частью этого, когда ты глава всех чертовых вампиров, это совершенно другое. — Теоретически, благородный ГС подразумевает спокойную КГ. Но просто потому, что я верила в Этана, не означает, что остальные из КГ не захотят следить за ним. Абсолютная власть, в конце концов, абсолютно развращает.
Его глаза опасно сузились.
— Ты не можешь бросить меня, Страж.
— Я не пытаюсь бросить тебя, — заверила я его. Я просто пыталась быть практичной.
Черт, подумала я. Если уж мы поговорили о ГС, я предположила, что могла также ему рассказать и остальное.
— Ты когда-нибудь разговаривал с Габриэлем о пророчествах?
Он таращился в пол, но вдруг поднял свой пристальный взгляд на меня.
— О пророчествах? Нет. А что?
Я представила себе, что озвучивание этих слов будет походить на признание, что ты нашла спрятанное обручальное кольцо парня. Это было признание тесной связи, которую я еще не заработала.
— Он говорил о моем будущем — что там будет кто-то с зелеными глазами. Как твои. Но не твои. Ребенка. — Я прочистила горло. — Нашего ребенка. Благодаря какой-то услуге, которую я окажу Габриэлю.
Цвет отлил от его лица, даже больше, чем вы могли бы ожидать от четырехсотлетнего вампира.
Часть меня сочла это удовлетворительным, что у него появилась возможно испытать тот же вид шока, который я переносила в течении долгих месяцев. Часть меня сочла это пугающим, что он будет сожалеть о вероятном сценарии, по которому будет необратимо привязан без возможности сделать самостоятельный выбор.
Он поднялся, прошагал в другой конец комнаты.
— Может, скажешь что-нибудь? — спросила я, пока мой живот скручивало от нервов, готовя себя к худшему. Это было частью того, кем я была, частью того, как меня воспитывали. Всегда неминуемо следовало наказание, условие, идущее в приложении с любовью, которую мне даровали.
Но когда он повернулся, его глаза горели зеленым огнем.
— Он сказал... что ты родишь ребенка?
Я сглотнула, кивнула.
— Моего ребенка? Нашего ребенка?
Еще один кивок, поскольку я размышляла о том, что, как я думала, было страхом, оказалось благоговением в его глазах. Он шагнул ко мне, поднял меня с дивана и жестоко поцеловал.
Его губы были решительными, язык настойчивым, заставляя мою кровь мчаться, несмотря на то, что мои тело и разум утонули в поцелуе.
Он отстранился и обхватил мое лицо руками, прижался своим лбом к моему.
— Ребенок. Ребенок. — Было легко услышать диво в его голосе, и даже когда он отступил, по-прежнему обхватив мое лицо руками, в его глазах было сомнение. — Расскажи мне в точности, что он сказал.