Дилогия «Войны крови»
Шрифт:
Факелы потухли…
Третьим на пути оказался сухонький маленький длиннобородый старичок в богато расшитом халате и зеленой чалме на голове. Рядом с ним стояли двое: изможденный высокий человек в каких-то лохмотьях с посохом, к которому была привязана сушеная тыква. Второй — неопределенного возраста, благообразный, с аккуратной седой бородкой, одетый в длинную рубаху и странный полосатый головной убор.
Старичок спросил своих спутников по-арабски, достоин ли Сашка великого пути? Они ответили, что достоин, и тогда последовала та же процедура: Сашка отрекался от Иблиса и мира, поклялся не пощадить жизни и уже готовился получить
— Блаженный Кунта-Хаджи, [28] напутствуй нашего нового брата…
Тот кивнул, вышел вперед.
— Юноша, — начал он по-русски с сильным акцентом. — Помни, что Всевышнему угодно, дабы ты проводил свое время в добрых делах, таких, как ремонт дорог и мостов, очищение и обустройство родников, выращивание деревьев вдоль дорог, строительство мечетей. Но есть враг, против которого не только можно, но и должно обнажать оружие, оставляя в покое четки. Путь твой будет тяжек, о юноша, но с помощью Всемилостивого и Всеблагого ты осилишь его. Помни же, что к истине ведут много дорог, но лишь бы они сходились в главном.
28
Кунта-Хаджи, сын Киши (около 1830–?) — чеченский святой, шейх суфийского братства Кадирия-Хаджи-мюридия, суфийский шейх. Политический противник Шамиля, выступал против его учения и антирусского восстания.
С этими словами он благословил Сашку и отступил во тьму…
Следующими оказались трое бритоголовых людей, двое из которых были закутаны в шафранные тоги, а третий был абсолютно наг. Они говорили на смутно понятном языке, про который Сашка решил, что это — санскрит. Ритуал повторился вновь, разве что на прощанье один из тех, кто был в тогах, мазнул Сашку по лбу краской.
У Сашки уже кружилась голова, а внутри ощущалась какая-то непонятная пустота. Болел каждый мускул, каждый нерв, каждая клеточка… Вауыгрр мелко подрагивал. А испытание еще не окончилось…
Снова вспышка факелов в темноте. Перед человеком и волком снова стоят трое — монах-синтоист и двое самураев при мечах.
— Киедай ва каре га тащиагате кибо суру уева идаина вакомоно доро но каши га ару ка до ка? [29]
— Риппана! [30] — гаркнули оба самурая в унисон.
— Во имя пресветлой богини Канон, ронин, ответь мне: отвергаешь ли ты искушения ада?
— Хай! Да! — Сашка резко поклонился, держа руки по швам.
29
Братья, достоин ли этот юный великого пути, на который он желает встать (яп.)?
30
Достоин (яп.)!
— Ответь же мне, ронин: отказываешься ли ты от мира и его благ ради великого дела и победы?
— Хай! — Сашка снова поклонился.
— Ступай же по избранному тобой пути, воин, и пусть смерть, которая ждет тебя в его конце, будет тебе благой вестью!
На негнущихся ногах Сашка шагнул вперед. Он чувствовал себя так, словно пробежал километров двести с дополнительной нагрузкой…
Факелы высветили странную фигуру. Перед охотниками стоял шаман в потертой замшевой малице, расшитой цветным узором, свисающими хвостиками животных и птичьими перьями, с большим бубном в руках. Он ударил в свой бубен и закружился вокруг Сашки и Вауыгрра, раскачиваясь, подскакивая и приседая. Затем тщательно обнюхал человека и волка.
— Ты не поддашься на обманы Нга? [31] — прокаркал он.
— Нет, — ответил Сашка.
— Ты выйдешь на охоту за духами и их прислужниками и станешь гнать их, как гонит волк отбившегося оленя?
— Да!
«Да!»
— Волею Нума [32] ты — человек, брат волка — иди, и пусть злые бегут твоей тропы!
«Может быть, уже все?»
«Хорошо бы…»
Но это было еще не все…
31
В мифологии ненцев повелитель подземного мира и злых духов.
32
Верховное божество у ненцев, селькупов и прочих самодийских народностей.
Снова оглушительная вспышка факелов. Теперь перед ними стоял маленький сморщенный человечек в уборе из птичьих перьев. В руках у него были копье с простым обожженным наконечником и какая-то погремушка. Он тоже заскакал вокруг человека и волка, размахивая копьем и завывая. Внезапно Сашка понял, что должен ответить «да», и молча кивнул. Человечек в перьях заскакал еще шибче и снова завыл. Сашка опять кивнул. Тот радостно ткнул копьем в направлении церкви и прокричал что-то, но смысл жеста был понятен. Человек и волк медленно пошли вперед…
«Хуугррра не выдержала».
«Чего не выдержала?»
«Испытания. Она упала. Ее человек пытается ее нести, но, думаю, это тоже ненадолго. Она тоже скоро упадет…»
Сашка, не колеблясь, развернулся и пошел назад. Вот действительно: рыжая, веснушчатая Чапа, пошатываясь, шагает, пытаясь тащить за передние лапы потерявшую сознание волчицу…
— А ну-ка. — Сашка забросил волчицу себе на плечи и пошел вперед, поддерживая девушку.
Вауыгрр прижал ее с другой стороны. Чапа останавливалась, отвечала, и тогда Сашка отступал назад, в темноту. Девчонка шаталась, норовя свалиться, но охотник был начеку. Наконец последний спрашивающий…
Вой, крики, грохот погремушки… Чапа зашаталась, глаза закатились…
— Стой, дура! — Сашка пошел на крайнее средство. — Стой, зараза, а то убью!
— Убивай, — не то прошептала, не то простонала обессиленная защитница.
— Только сначала — трахну! Давненько у меня не было такого…
«А я — твою волчицу!»
Девчонку словно подбросило пружиной.
— Чего?! — прошипела она, напрягаясь. — Чего ты сказал?!
— Ничего… Ожила — и слава богу. Пошли…
Втроем они начали подниматься на небольшой холм, на котором стояла церковка. Храм Покрова на Нерли. Неожиданно волчица, лежавшая на плечах Сашки завозилась, чихнула…
«Отпусти меня немедленно, пока я тебя не…»
«Заткнись, дочь рыси и росомахи! Или я тебя!»
Вауыгрр остановился, подняв голову и оскалив клыки. Он в упор смотрел на волчицу, которая, смутившись, попыталась спрятать голову.
— Охотник, — очухавшаяся Чапа несмело потянула Сашку за рукав рясы. — Охотник, отпусти Хуугррру. Она уже может идти сама…