Динамит пахнет ладаном
Шрифт:
Зак и Майер сидели в дальнем углу ресторана, отгороженном от зала несколькими цветочными вазами. Пробираясь к ним, Мэтью Стиллер недовольно морщил нос.
— Воняет, как на похоронах, — сказал он, плюхнувшись в кресло. — Ненавижу цветы.
— Что будете пить? — осведомился Майер, подзывая официанта.
— Ничего.
Мэтью охотно бы выпил сейчас, да только не в такой компании. Он надеялся поскорее смыться отсюда в салун — уж там-то он развернется.
— Как насчет эскалопа?
— К черту, Майер, я сюда не жрать пришел, — сказал Мэтью Стиллер, опираясь локтями на стол. — Полковник решил, что я должен вам все рассказать. Вот и слушайте, если вам так интересно. Мы сделали все, как договаривались. Водокачка, стрелка, тупик. Стали обкладывать вагон динамитом…
— Не так громко, Мэтью, не так громко, — улыбнувшись, попросил Майер. — Некоторые слова разносятся слишком далеко.
— Вы правы. Потому что я сказал неправильное слово. Это был не динамит, а говно. Он не взорвался. Пока шнур горел, те ублюдки в вагоне смогли снова разогнать паровоз, и попытались удрать задним ходом. Но мы их остановили. Потом все-таки снова обложили той самой дрянью, о которой вы не хотите слышать. И на этот раз все получилось. Вскрыли, как консервную банку. Всех, кто был в вагоне, мы положили на насыпи. Рядком, как кроликов на прилавке. Всех пятерых. И парочку машинистов рядом. Но бабы там не было.
— Вы хорошо осмотрели вагон? Она не могла спрятаться под диваном?
— Осмотрели. Не могла.
Майер и Зак переглянулись.
— Я не первый раз в деле. — Стиллер раздраженно откинулся в кресле. — Что вы думаете? Думаете, я не обшарил там каждый уголок? Не было ее там.
— А вещи были? — спросил Майер. — Дамские вещи? У нее же имелся какой-то багаж, не так ли?
Мэтью Стиллер наморщил лоб. Дальше врать надо было очень осторожно. Неизвестно, что будет напечатано в газетах. Вдруг репортеры увидят ее шмотки? А он скажет, что их не было?
— Откуда мне знать, чьи там были чемоданы? Может, ее. Может, не ее. Я по чемоданам не шарю. Мое дело — сейфы. И мешки с бумажками.
— Все видели, как она села в вагон, — сказал Майер. — Поезд шел без остановок. На водокачке она сойти не могла. Ее охраняли. Значит…
Он сделал паузу, многозначительно глядя на Мэтью и ожидая, что тот сам закончит фразу.
— Ничего не значит, — грубо сказал тот. — Не было ее.
— Хорошо, — неожиданно произнес Зак. — У нас больше нет вопросов.
«Нет, он все-таки полицейский, — подумал Мэтью Стиллер. — Извини, Курт, что я сравнивал тебя с этим ублюдком».
Когда Стиллер ушел, они принялись доедать остывшее мясо, запивая его пивом.
— Не умеют американцы готовить, — сокрушенно вздохнул Тихомиров. — Только мясо портят. Ни отбить толком не могут, ни кусочек хороший выбрать. И за что эту подметку назвали славным именем эскалопа? За какие такие заслуги перед кулинарией? Не понимаю. Нам вообще не понять американцев. Ты не находишь?
— Мясо как мясо, — ковыряя в зубах, лениво отвечал Захар Гурский. — Где она могла удрать? До водокачки? Олухи уснули, она перешла в соседний вагон… Нет, ее же должны были пристегнуть.
— О! — Тихомиров назидательно воздел палец над головой. — Именно, батенька ты мой, что должныбыли! И, были бы они немцами или англичанами, так непременно пристегнули бы. Но они же американцы! Техасцы! Не удивлюсь, если она заморочила им обоим голову.
— Хочешь сказать, предложила им развлечься? И что? Ну, и развлекались бы с ней до утра, по очереди. Из вагона-то куда она делась?
— Она могла увлечь в вагон-ресторан одного из них, того, что помоложе, — продолжал фантазировать Тихомиров. — Дескать, угостите даму шампанским. Согласись, что она могла это сделать — со ее-то шармом, против коего ни один техасец не устоял бы.
— Если она осталась в вагоне-ресторане, об этом будет в газетах, — сказал Зак. — Я с самого начала говорил, надобно ее встречать в Сан-Антонио.
— Скажи на милость! В Сан-Антонио! — Тихомиров отхлебнул пива и вытер губы салфеткой. — Имелись бы у нас достоверные сведения, куда ее, голубушку, доставят! Так ведь не имеется же таких сведений. Где будет производиться опознание? Что, если в каком-нибудь привокзальном участке? Или это у них делается исключительно в здании суда, в присутствии поверенных? Нет у нас таких сведений, а следовательно, надо поступать на основании тех сведений, каковые имеются.
— Сведения раздобыть можно, — отвечал Гурский, продолжая ковырять в зубах. — Поговори с Гочкисом. Скажи ему, так и так, твои люди опростоволосились, дело не кончено. Припугни его, мол, шуму много будет, ежели она начнет с ходу показания давать.
— Она не станет.
— А вдруг? Нет, ты нажми на Гочкиса. Его интерес тут прямой. Муравьева для него сейчас опаснее, чем для нас. Нажмешь?
Тихомиров с укоризной глянул на товарища:
— По-твоему, я сам бы до таких мер не додумался? Вечно ты меня поучаешь. Да я об заклад бьюсь, Гочкис уже себе места не находит! Он и без наших нажимов все силы употребит, чтоб ее найти. Вот помяни мое слово, сегодня придем в клуб, а он уже там нас поджидать будет. И нажимать на него не придется, сам и сведения добудет, и людей необходимых предоставит в полное наше распоряжение.
— Шли бы его люди куда подальше. Не послушал ты меня, Гаврила Петрович. А я дело говорил. Надо было ее прямо на месте, в зале суда… — Захар оскалился в хищной улыбке. — Уж для своих-то товарищей можно было выделить пару фунтов динамита! Рванули бы за милую душу, а ты бы записку соответствующую накропал. Мол, анархисты Техаса шлют горячий привет неправедной судебной системе. И всё!
— Ну, и кто бы это исполнил, по-твоему? — с усталой улыбкой спросил Тихомиров. — Кто из нас должен был сложить голову на чужбине ради победы анархии?