Династия Рейкхеллов
Шрифт:
— Я… я очень благодарна тебе, Брэд, — сказала потрясенная Луиза, протягивая ему руку, холодную как лед. — И тебе не стоит беспокоиться, что я выдам источник информации. Я не скажу ни одной душе, даже моей матери.
Он похлопал ее по плечу и оставил сидящей в гостиной. Лишь когда он вышел на улицу, его лицо утратило серьезное выражение, и он бодро пошел к своему дому. Он, конечно, не мог предугадать, что может предпринять Луиза, но был уверен, что она не будет сидеть сложа руки. Даже самая тихая женщина не потерпит подобной ситуации и будет бороться, и вскоре у Джонатана будет полно забот. Так много, что он вполне может сломаться под их тяжестью.
Как
Луиза продолжала сидеть в гостиной, не замечая сгустившихся сумерек и не зажигая лампу. Ее сотрясала ревность, и к этому чувству прибавилось еще и ощущение глубокого горького унижения, и это чувство грозило захлестнуть ее.
За все долгие месяцы, когда она жила без любви, будучи женой Джонатана только формально, Луиза никому не жаловалась, кроме своей матери. И она поверила категоричному, неоднократно высказанному мнению матери о том, что, если она проявит достаточно терпения, ее отношения с мужем наладятся. А теперь, значит, этого не произойдет, потому что он увлечен другой, да еще и китаянкой.
Во внезапном приступе бездумного гнева Луиза хотела выставить за дверь маленькую китайскую няню Дэвида. Но это вызовет неприятности с Джонатаном и папой Рейкхеллом, да и Чарльзом, когда он вернется из плавания.
Вынужденная анализировать свои чувства, Луиза попыталась понять, каково же теперь ее положение. Даже в разговорах с матерью она отрицала, что любит Джонатана, но это не было правдой. Она любила его по-своему, насколько она вообще была способна любить мужчину. Она хотела, чтобы он занялся с ней любовью, но не потому, что желала его, а скорее потому, что считала, что супружеские обязанности являются символом брака.
Однако теперь, когда она узнала, что он был увлечен какой-то неразборчивой девицей, сама мысль о физической близости с ним делала ее больной. Оставаться его женой означало жить с ложью, но в Новой Англии никто никогда не разводился, и она сжималась от одной мысли, что ей придется вернуться в дом своих родителей и оставаться там всю оставшуюся жизнь.
Нужно было думать и о Джулиане, но сейчас даже этого она не могла. Поскольку он был Рейкхеллом, она знала, что Джонатан и его отец присмотрят за ребенком. Они уже достаточно упорно стараются воспитать его в духе семьи. Он вырастет таким же, как они, и будет думать лишь о кораблях, перевозках грузов, то есть о том, что было просто навязчивой идеей всех Рейкхеллов.
Нет, не совсем. Теперь ей пришлось несколько изменить свое мнение на этот счет. Джонатан, несмотря на тяжелую работу, находил время, чтобы думать о своей китайской любовнице и тратить деньги на величественный клипер, который он построил для нее! Луизе казалось, что она просто тонет в море позора.
Нынешнее положение теперь, когда она узнала все, было нестерпимым. Она должна что-то предпринять, но пока не знала, с чего начинать. Медленно встав со стула, она направилась по темной лестнице в свою спальню. Ужин был забыт, как и существование сына. Она хотела дать волю подкатившей к горлу истерике. Возможно, позднее ее мысли прояснятся и она
«Лайцзе-лу» на полных парусах величаво скользил по сверкающим под чистым небом водам Атлантики. Чарльз был прав прошлым вечером, когда после шестидесяти часов тщательных испытаний, сказал:
— Это самый замечательный клипер из всех, построенных Джонатаном. Его устойчивость настолько совершенна, что я не представляю, как Джонатан сможет повторить это еще раз. Этот корабль — единственный в своем роде, и никогда не будет другого такого корабля.
Эдмунд Баркер отчетливо припомнил эти слова друга. Стоя на вахте на палубе, он знал, что «Лайцзе-лу» уникален потому, что он был построен с любовью. Клипер резво бороздил волны относительно спокойного моря, его движения практически все время были плавными и лишь изредка резкими. Поскрипывали снасти, тали ритмично постукивали, и даже со свернутыми верхними парусами он легко делал почти двадцать узлов. Эдмунд считал, что ему повезло участвовать в испытании такого корабля, это было честью для него.
Более того, он мог понять ту заботу, которую Джонатан проявил при постройке корабля. Сейчас Эдмунд любил Руфь еще больше, чем когда женился на ней, и поэтому мог понять всю глубину тоски, которую испытывал его давний друг по девушке, оставленной в Кантоне. Джонатан никогда не упоминал о ней, но корабль был свидетельством его любви.
Вглядываясь в горизонт, Эдмунд сознавал, что ему повезло. Когда испытания закончатся, он вернется капитаном на свой клипер. Он теперь знал об управлении этими норовистыми кораблями больше, чем кто-либо, за исключением Джонатана и Чарльза, а им приходилось уделять значительную часть времени и другим аспектам растущего дела. Фактически торговый флот компании «Рейкхелл — Бойнтон» вскоре будет столь большим, что впервые появится необходимость назначить коммодора для руководства морскими операциями. Как раз вчера вечером Чарльз признался, что Эдмунд несомненно получит этот пост. Идея коммодора принадлежала Джонатану, а Джеримайя Рейкхелл одобрил ее после того, как его сын и племянник убедили его, что такое повышение необходимо для блага флота.
Руфь будет довольна, когда он вернется. А будет ли?
Мучившая его временами мысль появилась также внезапно, как небольшое темное облако на горизонте. Как и облако, чувство неуверенности Эдмунда стремительно росло.
У него не было никаких оснований сетовать на Руфь. Она была чуткой, внимательной женой, отлично готовила и безупречно вела дом. Ни разу она не отвергла его как любовника, а если она не получала удовлетворения от него, то в этом он не мог ее винить. Не один раз она объясняла ему, что потребности женщины иные, чем потребности мужчины.
Перспектива иметь детей не прельщала Руфь, и она не объясняла причину этого Эдмунду, а он тешил себя надеждой, что со временем она передумает. Ее неожиданная реакция на маленького сына Чарльза поразила его, и теперь он понял, что она гораздо сильнее любила детей, гораздо больше в них нуждалась, чем он себе представлял.
Может быть, именно это пробудило в нем те мысли, что приходили ему в голову в последние дни. Иногда вдруг Эдмунду казалось, что Руфь любит Джонатана, но он не мог найти ни одного случая, который мог бы подтвердить его подозрения, поэтому ему пришлось отвергнуть их. Он постоянно гнал от себя эти мысли. Но тем не менее они возвращались вновь и вновь, быть может, из-за того, как она смотрела на Джонатана, или потому, что ее голос становился мягче, когда она обращалась к нему.