Шрифт:
ДОРОГИЕ ЧИТАТЕЛИ!
Когда вы были маленькими, В. Осеева написала для вас «Волшебное слово», «Ежинку» и много других рассказов и сказок. Потом вы читали ее книжку «Отцовская куртка», а которую вошли большие, серьезные рассказы «Бабка» и «Рыжий кот». Угадывая ваше желание получить повесть о школьной дружбе, В. Осеева написала трилогию «Васек Трубачев и его товарищи». Редкий из вас не читал эту книгу, не запомнил и не полюбил ее героев.
Теперь перед вами книга
Посвящаю эту книгу матери и сестре Анжеле.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава первая
НЕИЗВЕСТНЫЙ ЧЕЛОВЕК
Ночью раздался негромкий стук в калитку. В маленькой даче было тихо и темно. Стук повторился громче, настойчивей.
Марина подняла голову с подушки, прислушалась, потом вскочила и, протянув в темноте руки, добралась до постели сестры:
— Катя! Проснись! Кто-то стучит…
— Кто стучит?
Младшая сестра мгновенно открыла глаза и потянулась за спичками.
— Подожди! Не зажигай! Слушай… Мимо террасы прошлепали чьи-то осторожные шаги, заскрипели ступеньки.
— Это я… Лина, — послышался тихий шепот за дверью. Катя сняла крючок. В комнату протиснулась кухарка Лина. Заспанное лицо ее было встревоженно.
— Стучит ктой-то… Открывать али нет?
— Калитка на замке. Вот ключ. Постарайся задержать. Если обыск, скажи, что пойдешь за ключом, — быстро зашептали Катя, накидывая халат.
Лина понятливо кивнула головой.
— Подождите… Надо позвать Никича, — торопливо сказала Марина, — я сейчас пойду…
— Никича нет, он в городе, — остановила ее Катя.
— Вчерась еще укатил, — прошептала Лина.
— Ах, да! — вспомнила Марина.
Все трое смолкли. В тишине было слышно, как кто-то пробует открыть калитку.
— Подождите волноваться. Может, это просто воры? — глядя в темноту широко раскрытыми глазами, сказала Катя. Лина поспешно приперла табуреткой дверь.
— Коли воры, так запастись бы чем, попужать их… У калитки снова раздался нетерпеливый громкий стук.
— Воры не стучат… Лина, иди задержи, — шепнула Марина.
Лина — широко, перекрестилась и вышла. Катя присела на корточки около печки и встряхнула коробок спичек…
— Марина, где Сашино письмо? Давай скорей!.. Ах, какая ты неосторожная!
— У меня только одно… единственное… И в нем ничего такого нет, доставая из-под подушки письмо и пряча его на груди, взволнованно сказала Марина. — Тут нет никаких адресов… Подождем Лину!
— Глупости… Все равно это надо сделать… В прошлый раз тебя спрашивали, переписываешься ли ты с мужем! Зачем же так рисковать… Давай скорей…
Марина молча протянула ей конверт… В печке вспыхнул огонек и осветил склоненные головы сестер, смешивая темные пряди Катиных кудрей и светлые косы Марины.
— Это письмо мне и детям… — с глубокой грустью прошептала старшая сестра.
Катя схватила ее за руку:
— Тише… Идет кто-то… Ступеньки снова заскрипели.
— Не пужайтесь. Это дворник с городской хватеры. Самоё кличет, — сообщила Лина.
— Меня? А что ему нужно? Это Герасим? Так зови его сюда!
— Звала. Не идет. Чтоб и знатья, говорит, не было, что я приезжал.
— Странно… Что могло случиться? Ну, я иду. Катя. Не разбудите детей, потише.
Марина накинула платок и вышла. Катя сунула ей в руку ключ. Большая черная тень неподвижно стояла под забором.
— Герасим! — тихонько окликнула Марина. — Вы один?
— Один, один. Не извольте сомневаться, — также тихо ответил дворник. — Мне только слово сказать.
— Так пойдемте в кухню. Там никого нет.
Марина открыла калитку. Герасим оглянулся и боком пролез на дорожку.
— Не опоздать бы мне на пароход. Один только ночной идет… Да дело-то в двух словах… может, нестоящее, а упредить надо.
— Пойдемте, пойдемте.
Стараясь не скрипеть гравием на дорожке, Марина пошла вперед, Герасим покорно следовал за ней.
В летней кухне царил мягкий полумрак. Перед иконой богородицы теплилась лампадка, у стены белела неубранная постель. Под окном стоял чисто выскобленный стол, на плите поблескивали сложенные горкой кастрюли.
Марина подвинула Герасиму табуретку:
— Садитесь…
— Так вот, может, нестоящее дело… — повторил Герасим застеснявшись. Может, я зря вас потревожил, конечно…
— Ничего, ничего… Рассказывайте, — попросила Марина, присаживаясь на Линину постель.
Герасим осторожно подвинул к ней табуретку; в сумраке забелел ворот его рубашки, блеснули глаза.
— Вчерась человек какой-то к хозяину приходил… Спрашивал, куда госпожа Арсеньева с детьми выехала. А хозяин меня позвал. «Ты, говорит, помогал им, вещи носил: куда они выехали?» А я гляжу — человек незнакомый, ну и не стал признаваться. «Не знаю, говорю, куда выехали, я только до извозчика провожал. А вы, говорю, кто им будете?» — «А я, грит, ихний знакомый». И сует мне гривенник. «Нет, говорю, не знаю». А сам гляжу: человек чужой, — шепотом рассказывает Герасим.
— А какой он на вид? И что еще спрашивал?
— Одет ничего, чисто. Под барина вроде. Так, молодой, неказистенький человечишка. Спрашивал еще: бывает ли кто на городской квартире? Живет ли здесь кто? «Нет, говорю, никто не бывает и никто не живет. Заперли да уехали…» А хозяин и говорит: «Госпожа, говорит, Арсеньева в газете служит, можете, говорит, туда зайти, я адрес дам». А он стоит, мнется и адреса не спрашивает. Ну, постоял и пошел. А хозяин миг и говорит: «Беда с неблагонадежными квартирантами — и выгонять их жалко, и неприятности от полиции наживешь».