Динка
Шрифт:
Ленька постоял около лестницы, держась за перила. Вспомнил осиротевшую Степанову кошку, вынул три копейки.
– Дедушка, там кошка Степана... заголодает теперь... Нате вот... Покормите ее, а я еще принесу денег как-нибудь...
– Прячь, прячь... Без тебя покормлю... – заверил сапожник и, суетливо вытирая руки о передник, вылез на двор. – Где она там?.. Кис, кис, кис!.. Ишь, бродит, хозяина кричит... Животная и та от полиции страдает...
Ленька вышел на улицу, чувствуя горькую опустошенность в сердце.
Второй раз в жизни терял
Запахнув свой пиджак, Ленька зашагал к пристани. По дороге он купил на свои десять копеек пухлых румяных бубликов и, бережно рассовав их по карманам, поехал домой.
Глава 42
Любовь и долг
Ленька подошел к Динкиному забору, когда уже начало смеркаться. Динка ждала... Мальчик еще издали увидел в зеленых пролетах забора ее светлое платье и помахал ей рукой. Чувствуя себя виноватым, что опять явился так поздно, он с тревогой и нежностью глядел на свою подружку; ему хотелось развеселить ее, сказать ей ласковые, утешительные слова, но сам он после пережитых волнений, поездок на пароходе и беготни по городу был душевно и физически разбит. И Динка, чувствуя это, не откликалась на слова и улыбки.
– Макака, миленькая! – прижав к щели серое от пыли лицо, тоскливо говорил Ленька. – Скучно тебе одной... Но вот погоди, я еще только раза три съезжу в город, а тогда все дни с тобой буду. Гулять будем, чай пить... Я и завтра пораньше вернусь, ладно?
– Ладно, – кивала головой Динка и молча, без улыбки глядела на него из щели, держась обеими руками за доски и напоминая маленького грустного зверька, посаженного за решетку.
– Макака, что ты такая? – спрашивал Ленька, и сердце его сжималось от жалости. В этой робкой, молчаливой девочке, покорно кивающей головой в ответ на его утешения, не было и тени прежней капризной, озорной, безудержно веселой и требовательной к нему Макаки, и Ленька с нарастающей тоской вглядывался в ее некрасивое, словно застывшее в одном выражении, такое незнакомое, но дорогое ему лицо, повторяя с горечью и тревогой: – Макака!.. Улыбнись хоть... засмейся... Подменили тебя, что ли?
– Нет, не подменили меня, Лень... Но всех кругом подменили, – шепотом сказала Макака и, оглянувшись, указала глазами на свой дом.
– А что ж там у вас? Случилось что? – цепляясь за эту надежду, спросил Ленька.
– Нет, не случилось, а просто так как-то... Все стали отдельные. Я тоже отдельная, – серьезно ответила Динка и, словно испугавшись наступающих сумерек, заторопилась: – Я пойду, Лень...
– Погоди... Не думай ты ни о чем... Завтра я рано приеду, тогда пойдем на утес, все расскажешь... Ладно?
Динка опять равнодушно кивнула головой и пошла.
– Макака! – окликнул ее на полдороге Ленька. – Вынеси мне нитки. Нит-ки... – прижав к щели лицо и вытянув губы, раздельно повторил он.
– Сейчас? – спросила девочка.
– Сейчас, сейчас! Я подожду тут, – закивал ей Ленька.
Динка ушла, потом вернулась и принесла катушку белых ниток:
– Я из приданого взяла... Отмотай себе на палочку, а то Катя искать будет.
Ленька отмотал ниток и отдал катушку:
– Положи, где взяла, а то ругать тебя будут.
– Нет, – сказала Динка, пряча катушку в карман. – Меня давно никто не ругает. Всем некогда.
Ленька вернулся на утес поздно. Огня в своей пещере он никогда не зажигал, а в темноте делать было нечего. Сунув руку под камень, он ощупал заветные Степановы бумажки и, втянув на утес доску, лег.
«Для начала хоть десять штук возьму. А остальные тут спрячу... Аккуратней надо, чтоб ни одна бумажка зря не пропала. Люди за них головой рисковали... – И, вспомнив Степана, он мысленно пообещал: – Все сделаю, как надо... Только я, Степан, в бублики вложу и ниткой для верности обмотаю... По своему способу...»
Ночь была короткой. Рассвет застал Леньку уже за работой, а первый пароход отвез его в город. На базаре было еще пустынно. Хлопали железные болты на дверях лавок, открывались рундуки, шли с корзинами торговки... На пристань съезжались возы. Половой в сером холщовом фартуке подметал крыльцо столовой. Рабочие шли завтракать.
Глава 43
Предсвадебная кутерьма
Волнение началось с утра. День был воскресный и почему-то напоминал праздник Пасхи. Всю ночь Лина пекла пироги, Марина и Катя убирали комнаты, гладили, помогали Лине. Утром явился Олег, нагруженный покупками, среди которых выделялся большой длинный ящик – сервиз.
Узнав от Кости, который теперь почти всегда ночевал в любезно предоставленном ему маленьком флигеле, о предстоящем событии, Крачковская немедленно напросилась в гости.
В углу террасы был установлен небольшой столик, заваленный подарками. Самый богатый подарок был от Олега. Крачковская подарила молодоженам еще один сервиз, на этот раз столовый. Отдельные скромные знаки любви и внимания были от Марины, Кати и от детей. Динка, с помощью Никича, закончила свой сундучок и все время ревниво следила, чтобы он стоял на самом видном месте.
Все эти хлопоты и суета трогали Лину, и, вынимая из духовки пироги, она обильно поливала их слезами... Малайка, явившийся сказать, что он договорился и поп будет ожидать их завтра в двенадцать часов утра, был смущен и до глубины души тронут заботливыми приготовлениями к свадьбе.
А задерганные хлопотами Катя и Марина думали только об одном: чтоб все было хорошо!
Потихоньку от Лины они закладывали вещи, тратили деньги Олега и мастерили приданое для невесты.