Динозавры
Шрифт:
Каждый день они продвигались по следам чудовища еще на два-три ярда. Судя по характеру следов, ящер мчался огромными прыжками и, казалось, должен был вот-вот настичь свою жертву. Еще несколько дней, и они раскроют чудом сохранившиеся свидетельства трагедии, совершившейся в этих местах пятьдесят миллионов лет назад. Однако сейчас это не имело никакого значения; из намеков профессора они заключили, что решающего эксперимента следует ждать со дня на день. Денек--другой, пообещал им профессор, и, если все пойдет хорошо, их ожиданию наступит
Раз или два их навещал Гендерсон. Бесспорно, нервное напряжение наложило на него отпечаток. Было видно, что он умирает от желания поговорить о своей работе и лишь усилием воли заставляет себя молчать. Друзья не знали, восхищаться ли им подобным самообладанием или сожалеть о нем. У Дэвиса сложилось впечатление, что на сохранении тайны настаивает Барнс; о нем поговаривали, что он еще не опубликовал ни одной работы, не проверив ее предварительно два-три раза. Как ни бесила их подобная осторожность, ее вполне можно было понять.
В то утро Гендерсон заехал за профессором Фаулером; как назло, у самых раскопок его машина сломалась. Впрочем, неудачниками оказались Дэвис и Бартон, поскольку профессор решил отвезти Гендерсона в джипе, предоставив своим помощникам возможность прогуляться в обеденный перерыв до лагеря и обратно пешком. Но они были даже готовы примириться с этой участью, если только их ожидание и в самом деле – как им намекнули – близилось к концу.
Фаулер и Гендерсон сидели в джипе, а палеонтологи стояли рядом. Прощание было натянутым и неловким, казалось, все читали чужие мысли. Наконец, Бартон с присущей ему прямотой сказал:
– Что ж, док, поскольку сегодня решающий день, позвольте пожелать вам удачи. Надеюсь получить от вас карточку бронтозавра на память.
Гендерсон уже настолько привык к подобным подкалываниям, что почти не обращал на них внимания. Он улыбнулся, без особой, впрочем, радости, и заметил:
– Ничего не обещаю. Мы еще можем здорово сесть в лужу.
Дэвис уныло проверил носком ботинка, хорошо ли накачаны шины. Он обратил внимание, что покрышки были новые, со странным, прежде невиданным зигзагообразным рисунком.
– В любом случае ждем, что вы нам все расскажете. Не то в одну темную ночь мы сами вломимся к вам в лабораторию и раскроем, чем вы там занимаетесь.
– Если вы сумеете разобраться в нашем хаосе, – рассмеялся Гендерсон, – то вы – гении. Но если и в самом деле все пойдет хорошо, то вечером мы устроим маленькое торжество.
– Когда вас ждать обратно, шеф?
– Около четырех. Не хочется заставлять вас шагать пешком еще и к ужину.
– Ладно. Ни пуха ни пера!
Автомобиль скрылся в облаке пыли, оставив у обочины двух молодых людей, задумчиво глядевших ему вслед.
– Если мы хотим быстрее провести время, – промолвил наконец Бартон, – надо приналечь на работу. Пошли.
Бартон орудовал отбойным молотком в самом конце траншеи, протянувшейся от котлована более чем на сто ярдов. Дэвис занимался окончательной расчисткой только что отрытых следов. Отпечатки лап чудовища были очень глубокими и далеко отстояли друг от друга. Глядя вдоль траншеи, можно было видеть, как гигантское пресмыкающееся вдруг резко свернуло в сторону и вначале пустилось бежать, а затем поскакало, словно огромный кенгуру. Бартон попробовал мысленно представить себе эту картину: многотонное создание, приближающееся со скоростью экспресса. Что ж, если их догадки справедливы, то в недалеком будущем они не раз смогут любоваться подобным зрелищем.
К концу дня они установили рекорд в скорости проходки траншеи. Грунт стал мягче, и Бартон продвигался вперед настолько быстро, что далеко опередил Дэвиса. Поглощенные работой, они забыли обо всем на свете, и только чувство голода вернуло их к действительности. Дэвис первым заметил, что уже поздно, и направился к другу.
– Уже половина пятого, – сказал он, когда утих грохот, – шеф опаздывает. Я ему не прощу, если он отправился ужинать, вместо того чтобы заехать за нами.
– Подождем еще полчасика, – сказал Бартон, – я догадываюсь, что его задержало. У них перегорела пробка, и они никак не могут ее починить.
Но Дэвис не унимался.
– Черт возьми, неужели нам снова придется идти в лагерь пешком? Поднимусь-ка я на холм и взгляну, не едет ли профессор.
Он оставил Бартона прокладывать траншею в мягком песчанике и вскарабкался на невысокий холмик на берегу древнего русла. Отсюда хорошо просматривалась вся долина, и башни-близнецы лаборатории Гендерсона – Барнса четко выделялись на фоне однообразного пейзажа. Ни одно облачко пыли не выдавало движущейся машины: профессор Фаулер еще не выехал домой.
Дэвис негодующе фыркнул. Топать две мили после такого утомительного дня и вдобавок ко всему опоздать к ужину! Он решил, что ждать бессмысленно, и уже начал спускаться по склону, как вдруг что-то привлекло его внимание, и он еще раз оглядел долину.
Над обеими башнями – единственной видимой ему частью лаборатории – плыло жаркое марево. Он понимал, что башни должны быть горячими, но уж никак не раскаленными! Вглядевшись, он, к своему удивлению, обнаружил, что марево имеет форму полусферы диаметром около четверти мили.
Неожиданно оно взорвалось. Ни ослепительной вспышки, ни пламени – только рябь пробежала по небу и растаяла. Марево исчезло и одновременно исчезли две высокие башни атомной электростанции.
Чувствуя, как ноги у него стали ватными, Дэвис рухнул на землю и раскрыл рот в ожидании взрывной волны. Сердце сжалось от предчувствия беды.
Звук взрыва не был впечатляющим; лишь протяжное глухое шипение прокатилось и замерло в спокойном воздухе. До затуманенного сознания Дэвиса только сейчас дошло, что грохот отбойного молотка утих – должно быть, взрыв был громче, раз и Бартон услышал его.