Директор

Файндер Джозеф

– А как же им не жаловаться? Они говорят, что скоро сойдут с тобой ума!

– У меня нет времени постоянно за ними следить, а без присмотра они все делают не так.

– В каком смысле «не так»?

– Лаура совершенно точно знала, какой должна быть кухня, – немного поколебавшись, заявил Ник.

– Значит, все должно быть именно так, как хотела Лаура? Ты строишь здесь ее мемориальный склеп?

– Может, не обязательно поминутно копаться у меня в голове?

– Мне кажется, ты просто боишься доделывать кухню, потому что ее завершение поставит точку на чем-то другом.

– Давай лучше не будем об этом.

– Пенелопа тоже ткала днем покрывало, а ночью распускала его, чтобы ее работа никогда не кончалась. Ведь после завершения покрывала она должна

была выбрать себе в новые мужья одного из женихов и позабыть об уплывшем Одиссее.

– Я не понимаю, о чем ты.

– А мне кажется, понимаешь.

– На самом деле, я давно хочу закончить эту чертову кухню. Она мне вот уже где… Ну да, Лаура очень любила ею заниматься, и пока кухню делают, может показаться, что она еще жива. Но ведь это не так… Короче, я хочу, чтобы из дома убрали весь мусор и чтобы рабочие ушли наконец. Я хочу, чтобы у меня был дом, а не бесконечная стройка. Дом, в котором будут жить Коноверы, а точнее… то, что от них осталось.

– Все предельно ясно, – сказала Кэсси и едва заметно улыбнулась. – Так почему бы нам по этому поводу не сходить поужинать в какой-нибудь ресторанчик?

15

Ник и Кэсси шли, взявшись за руки, вдоль автомобильной стоянки перед фенвикским «Гранд-Отелем». Вечер был прохладным и безоблачным. На небе мерцали звезды. У самых дверей Кэсси на мгновение остановилась и подняла голову вверх.

– Знаешь, когда мне было лет шесть, моя лучшая подруга Марси Струп сказала мне, что, на самом деле, каждая звездочка – душа умершего человека.

Ник хмыкнул.

– Потом в школе нам объяснили, что каждая звезда – огненный шар, а вокруг некоторых из них вращаются планеты. Помню, как на одном уроке нам рассказывали о гибели звезд – за несколько тысячных долей секунды ядро звезды разбухает, и звезда взрывается. На ее месте появляется гигантская раскаленная сверхновая звезда, которая быстро растворяется в пустоте. Помню, услышав это, я расплакалась прямо на уроке. А ведь я была уже не маленькой… Тем вечером я рассказала об этом папе, а он сказал мне, что так устроен мир – люди умирают, а звезды гибнут, чтобы уступить место новым людям и звездам… Папа сказал, что, если бы никто не умирал, на земле скоро не осталось бы места другим людям. Он сказал, что, если бы ничто не кончалось, ничто бы и не начиналось. Еще он сказал, что в небе все точно так же. Миры умирают, чтобы могли возникнуть новые миры! – с этими словами Кэсси крепко сжала руки Ника в своей. – Ну пошли! Я умираю от голода!

Холл фенвикского «Гранд-Отеля» был застелен старомодными коврами и заставлен громоздкой кожаной мебелью, как английский клуб, в котором кресла составлены в виде кругов, чтобы сидевшим на них было удобно беседовать. Ресторан скрывался за пурпурными бархатными портьерами. В меню фигурировали старомодные лакомства вроде утки с апельсинами и лосося по-голландски, но больше всего в меню было разнообразных стейков, в чьих прихотливых названиях мог разобраться лишь истинный любитель говядины. Ресторан пропах не самыми дорогими сигарами, дым которых пропитал всю мебель, как майонез пропитывает содержимое миски с салатом.

– Рыба у них тоже есть, – извиняющимся тоном сказал Ник, пока метрдотель вел их к столику в углу.

– Ну и что? По-твоему, девушки не едят мяса?

– Да нет. Наверное, едят. Если его поджарить.

– Совершенно верно.

Кэсси заказала хорошо прожаренные ребрышки, а Ник – стейк из филе с кровью.

Доев салат, Ник сказал Кэсси:

– Вот тебе задача. Я всегда заказываю салат, а сейчас вдруг понял, что, на самом деле, салаты мне совсем не нравятся.

– Это полегче великой теоремы Ферма, [64] – сказала Кэсси. – Значит, ты не любишь салаты? И чай ты тоже не любишь?

64

Пьер Ферма (1601–1665) – французский математик, один из создателей аналитической геометрии и теории чисел, автор работ

в области теории вероятностей, оптики, исчисления бесконечно малых величин. Ферма широко известен благодаря т. н. великой (или последней) теореме Ферма. Теорема была сформулирована им в 1637 году, на полях книги «Арифметика» Диофанта с припиской, что найденное им остроумное доказательство этой теоремы слишком длинно, чтобы привести его на полях. Доказательство, найденное в 1994 году Эндрю Уайлсом, содержит 129 страниц и опубликовано в журнале «Annals of Mathematics» в 1995 году.

– Правильно. Я могу его пить. Лаура всегда его заваривала, и я его пил. А сейчас я ем салаты, которые заказываю. И тем не менее я никогда не любил ни чай, ни салаты.

– И ты только сейчас это понял?

– Вот именно! Я просто об этом раньше не думал. Или вот, например, китайская кухня. С одной стороны, она мне не нравится, а с другой – я спокойно ем китайскую еду. Я просто к ней безразличен.

– Продолжай.

– Баклажаны! Кто вообще сказал, что баклажаны съедобны? Они просто не ядовиты. С этим не поспоришь. Но разве все, что не ядовито, можно считать пристойной пищей? Будь я не очень голодным пещерным человеком, впервые наткнувшимся на баклажан и откусившим от него кусок, я бы не заорал на всю пещеру, что открыл деликатес. Я бы просто отсоветовал остальным пещерным людям тыкать в него стрелами, так как он явно не ядовит. По-моему, баклажан ничем не отличается от кленовых листьев. Их, наверное, тоже можно есть, только почему-то никто их не ест.

Кэсси пристально смотрела на Ника.

– Ну вот, а ты говорила, что я совсем себя не знаю, – заметил Ник, рассеянно теребя пальцами край скатерти.

– Я не совсем это имела в виду, – рассмеялась Кэсси и ласково погладила под столом коленку Ника. – Пошли они к черту, эти баклажаны! Очень важно то, что ты хорошо понимаешь, чем больше всего дорожишь. Поверь мне, это понимают далеко не все. А для тебя самое главное – твои дети, твоя семья, правда?

Ник кивнул и погрустнел.

– Когда я играл в хоккей, – сказал он, – я мог убедить себя в том, что, чем больше я тренируюсь и чем жестче я играю, тем лучше у меня получается. Так оно, на самом деле, и было. Так оно и бывает в большинстве случаев. Чем больше ты стараешься, тем лучше у тебя все получается. А вот в семье это не так. Отец может стараться сколько его душе угодно, а у него все равно ничего не получится. Чем больше я стараюсь достучаться до Лукаса, тем больше он меня ненавидит. Вот ты как-то сумела его разговорить, а у меня не выходит.

– Это все потому, что ты с ним все время споришь, Ник! Ты все время стараешься ему что-то внушить, а мальчик не хочет слушать внушений.

– Он смотрит на меня, как на пустое место.

– Это не так. Он когда-нибудь говорил с тобой о смерти Лауры?

– Нет. В семье Коноверов мужчины не показывают своих эмоций.

В этот момент Ник внезапно заметил, что недалеко от них сидит Скотт Макнелли. Макнелли тоже заметил Ника и помахал ему рукой. Вместе с Макнелли за столиком сидел высокий худощавый мужчина с узким лицом и острым подбородком. Макнелли что-то ему быстро говорил, показывая пальцем в сторону Ника. Судя по всему, Макнелли и высокий мужчина решали, что делать: убираться подобру-поздорову или все-таки поужинать. Судя по всему, они решили поужинать, но предварительно встали и подошли к столику Ника.

– Вот уж не ожидал, что ты завсегдатай этого заведения, – усмехнулся Скотт Макнелли, потрепав Ника по плечу.

– Я здесь не завсегдатай, – сказал Ник и добавил: – Познакомьтесь, это Кэсси… А это Скотт.

– Очень приятно, – сказал Макнелли. – А это Рэндолл Энрайт. Он помогает мне разобраться в некоторых юридических тонкостях нашей финансовой реконструкции. Ужасно скучное занятие. Для всех, кроме таких зануд, как я.

– Очень приятно, мистер Энрайт, – сказал Ник.

– Я тоже рад познакомиться с вами, мистер Коновер, – вежливо сказал высокий мужчина. Его пиджак был расстегнут, и, перед тем как протянуть Нику руку, он снял с носа очки и спрятал их в нагрудный карман рубашки.