Диско-бар
Шрифт:
— В диско-баре бываешь? — спросил Леденцов.
— Ну…
— «Ну» — это что? Да?
— Ну, да.
— Как там? — задал всё-таки общий вопрос инспектор.
— Весело, — улыбнулся Юра, овеянный воспоминаниями.
— Сосика знаешь? — прямо спросил Леденцов.
Его спутник как-то переступил ногами на ровном месте, словно увидел перед собой яму, которая вдруг затянулась асфальтом.
— Не знаю.
— Чёрная кожанка, тёмные очки, белые сапоги…
— Много там разных.
— Врёшь ведь, — не вытерпел инспектор,
— Может, и видел.
— Что он там делает?
— Капусту, — хихикнул Юра.
— Как?
— Каждый стрижёт свою капусту, как умеет, — он ещё раз хихикнул.
— Как стрижёт Сосик? — упорно повторил Леденцов.
— Почём я знаю, — спохватился парень.
— Ты его боишься, что ли?
— А его все боятся.
— Он своё отгулял, — опрометчиво бросил инспектор, стараясь убедить Юру в миновавшей опасности.
— Пока толстый сохнет, тощий сдохнет.
— Ты, молодой и сильный мужчина, прямо признаёшься в трусости?
— Он не таких молодых и сильных делал…
Леденцову хотелось рассказать, как Сосик «сделал» его. И всё-таки он не боится эту чёрно-белую паскуду. Но инспектор вовремя догадался, что ответит ему этот ушлый Юра: мол, ты за это деньги получаешь. То бишь стрижёшь капусту.
— Какой фильм идёшь смотреть?
— Про космос.
Леденцов остановился. Встал и Юра, повернувшись лицом к инспектору, — сивая чёлка выпущена из-под фуражки на переносицу, узкие глаза смотрят прямо, чуть сходясь, словно разглядывают эту самую чёлку; на губах недовольное нетерпение. Как там… «Он походил на дохлую рыбу, застрявшую в сухой водосточной трубе».
— Юра, а ты бы в космос полетел?
— Полетел бы, — не замешкался он.
— Человек бы тонул… спас?
— А чего ж… Плавать умею.
— Пожар… Ребёнка бы вынес?
— А как же.
— Врёшь ты, братец, ни в космос бы ты не полетел, ни тонувшего бы, ни горевшего бы не спас.
— Потому что я не хочу?.. — начал было спрашивать Юра.
— Потому что ты трус, — перебил инспектор.
— …подставлять свою шею под его ладонь-секиру? Двадцатый век — дураков нет.
— Пусть другие подставляют?
— Кому деньги за это платят, тот пусть и подставляет.
— Эх, был бы тут чайник…
— Зачем… чайник?
— Чаю бы с тобой попил.
Неожиданно для парня Леденцов тут же, посреди оживлённой панели и посреди их разговора, сделал пять скорых приседаний.
— Зачем приседаешь? — спросил опешивший Юра.
— Чтобы не пить с тобой чай.
— Как… это?
— Тебя вызовут к следователю.
Леденцов сильно повернулся и зашагал, стараясь каблуками проломить асфальт. Он понял, что над волей ему работать ещё и работать.
Душа заныла ещё сильней. Чьи это слова про душу? Мамины. Он всегда подшучивал — неплотская душа не может ныть. А вот заныла и у него.
19
Сосик лёг в прогалинку меж парнем в шёлковой рубахе и Викой. Теперь его и Петельникова разделяла только «школьница». Дарья взметнула своё грузное тело с лёгкостью балерины и поставила перед новым гостем хрустальный бокал, налитый коньяком. Но Сосик лишь глянул на него — из кармана лайковой куртки вытащил тёмную бутылку «Наполеона», легко открыл её, сделал заправский глоток и протянул Вике:
— Пей и пусти по кругу.
Вика, «школьница» с косичками, которая весь вечер смаковала пепси-колу, послушно приложилась к горлышку и протянула инспектору. Он глотнул — его брезгливость выразилась в том, что нестерпимо потянуло к простой еде: хлебу, кислой капусте, чаю… Бутылка пошла дальше. Пили все.
Лиловокисейная замешкалась.
— Что? — спросил Сосик своим прерывистым голосом.
— Булькает, — жеманно объяснила она.
— Пей, не захлебнёшься!
Лиловокисейная булькнула.
Инспектор вспомнил, что этот Сосик ходит с белым чемоданчиком-«дипломатом».
Бутылка дошла до паренька в очках, который тихонько сидел в какой-то неудобной, паучьей позе. Он передал бутылку, не приложившись.
— Не будь козлом, — посоветовал Сосик.
— Я вообще не пью, — отозвался паренёк.
— Он не пьёт, — подтвердила Дарья.
— Тогда что он тут делает? — удивился Сосик.
— И верно, — удивился в свою очередь парнишка, облегчённо расставаясь с паучьей позой.
Он ушёл тихо, не попрощавшись.
— Одной бабой стало меньше, — бросил Сосик.
Петельникову тоже захотелось сказать «и верно», встать на задние конечности, как положено человеку, и выйти вслед за очкастым. Но он был на работе, поэтому просматривал комнату, водя взглядом вдоль стен. Чемоданчик мог стоять где-нибудь в тенёчке. Чемоданчик не стоял.
Ополовиненная бутылка «Наполеона» замкнула круг и вернулась к Сосику. Он взболтнул её, определяя остаток, запрокинул и долго глотал в ждущей тишине, пока всё не выпил. Когда он отёр губы, гости крикнули «Ура!» и грянула музыка — мендельсоновский свадебный марш. Тут же в углу белым светом зажёгся крупный металлический крест. В другом углу огненный блик осветил тёмную икону с поникшей богородицей. А в центре стены, на телевизоре забелел череп с горящими глазницами… Гости ещё раз крикнули «Ура!».
Инспектор думал: никогда не расстаётся с белым чемоданчиком… Мода, привычка? Или носит в нём лихие деньги, оружие, драгоценности? Никогда не расстаётся, а сегодня расстался?
— Порванные колготки лучше всего штопать своими волосами, — сообщила подкравшаяся лиловокисейная.
Инспектор хотел расспросить о деталях штопки, но Сосик придвинулся к нему как-то сквозь Вику, словно её и не было. Свет от ближайшей свечки пал на него широко — кафельное лицо, короткий нос, тёмные очки, чёрные волосы и тонкие губы, беспрерывно и незаметно дрожащие от лишь им ведомого холода.