Дискорама
Шрифт:
Капитану казалось, что одна из строп затянута слабо, ему хотелось встать и проверить ее, однако он понимал, что, скорее всего, просто нервничает, и если вскочит и побежит проверять, то же начнут делать и другие.
И получится массовый навязчивый невроз накануне высадки в бой — хуже не придумаешь. Вот так.
— Пожрать у кого-нибудь найдется? — нашелся капитан, чтобы как-то скрыть свое состояние. Лучше бы, конечно, махнуть двести грамм коньяку или даже четыреста, но пьяным в бой Хольмер не ходил. Он отвечал не только за себя, на нем была вся рота.
На той же
— Ну, как там твои? — спросил Бисмарк, когда они остановились возле стопки ящиков.
— Хреново. Никто же ничего не знает…
— А я тут кое-что выяснил… — сказал Бисмарк и огляделся, как будто боялся, что их подслушают.
— Ну, не томи.
— Знаю, что лететь нам два с половиной часа.
— Откуда узнал?
— Штурману местному закурить дал, мы поболтали, ну он и высказался…
— Что говорил? Что там за места?
— Вроде песок есть…
— Песок — это хорошо, — вздохнул Хольмер, засовывая руки в карманы. — Что еще?
— Говорит, есть лес. Но это в том случае, если мы зацепимся.
— А можем не зацепиться?
Бисмарк пожал плечами и снова огляделся.
— Штурман сказал, что арконов окучивают уже вторые сутки — плацдарм набивают. Говорит, дым столбом стоит, а прошлым рейсом перебросили четыре «голиафа»…
— Ни хрена себе! — воскликнул Хольмер и даже хохотнул. — Значит, все серьезно!
— Серьезно, если этих «голиафов» штурмовики не накрыли. Парень жаловался, что тесно там в небе. Ар-коны за нашими не поспевают, ну и бросают в ход всю воздушную кавалерию.
— Так уж и всю?
Бисмарк пожал плечами.
— Приедем через два часа и узнаем. Ладно, пойду к своим, а то они тоже, как дети малые, всего боятся.
— Обстановка непривычная, это тебе не «середняк».
— Да, не «середняк», — согласился Бисмарк и пошел к себе, а Хольмер вернулся к своим пилотам.
— Сэр, вот, нашлась шоколадная плитка! — сказал ему пилот Новинский, поднимаясь навстречу и протягивая пайковый батончик.
— Зачем? — не понял Хольмер.
— Вы же поесть просили…
— Ах да, совсем забыл, но я лишь половинку возьму, больше мне не одолеть.
Капитан разломил батончик и вернулся на «шкиперский» стул, откуда, посасывая шоколадку, стал посматривать на Новинского, который служил в роте вторую неделю и осваивал вернувшийся из ремонта «гасс» Сида Хардина. А тот пока находился в госпитале.
Кое-какая школа у Новинского была, и «гасс» он водил неплохо, а вот со стрельбой на дальние дистанции были проблемы, хотя пятьсот метров и тысячу двести он освоил хорошо. Имелся и другой затык — Новинский еще не нюхал порох, и неизвестно было, как он поведет себя в реальном бою.
До назначения парень закончил «учебку» по укороченной программе, а до этого служил в охране воинских грузов. Из личного дела было понятно, что под обстрелом бывал, в обороне груза участие принимал. Но это дело пехотное — забился в щель и сиди, пока обстрел не прекратится, а потом вылазь и стреляй. А в кабине робота такой паузы, когда можно собраться и перевести дух, нет. Следует все время вертеться, стрелять, стрелять и еще раз стрелять, не забывая выводить машину с линии огня, и не пропадать в эфире, когда все кругом орут, командир отдает приказ, а пилот вдруг ничего этого не слышит, занятый стрельбой и маневрированием.
Нужно успевать делать все, а иначе толку не будет, пример тому Том Сиджис, прибывший из пехоты полтора месяца назад. И умница, и в железках разбирается, и стреляет с основного орудия так, что можно только порадоваться. А вот в бою путается. Дважды вывозили его на незначительные задания, но всякий раз парень впадал в ступор, и не из-за страха — капитан видел это, просто он не успевал делать все сразу, ему была нужна «пехотная передышка», которой у пилотов не было.
Но Том не пропал, он достался Берту Тильгаузену, который за пристрастие новичка к разборке железок сразу признал в нем своего, так что в этом случае талант сгодился в дело.
3
О том, что они приближаются к месту высадки, Джек начал догадываться сам, когда транспортная дискорама все чаще стала пересекать облака высоко поднявшейся пыли. Ничего особенного при этом не происходило, лишь панорама в иллюминаторе слегка затуманивалась на десяток секунд, а затем снова прояснялась, но, глядя вниз, Джек видел длинные, размытые ветром шлейфы, которые определенно были подняты долгими артобстрелами или бомбардировкой. И то, и другое свидетельствовало о высоком уровне противостояния.
Не нужно быть дипломированным стратегом, чтобы понять: переброска такого количества войск не могла пройти незаметно, поэтому даже место для посадки дискорамы тардионам приходилось отбивать у противника в открытом бою.
Через полтора часа полета за бортом дискорамы были уже сплошные пыльные бури, а параллельным курсом с ней следовали штурмовики «барракуды». Часть из них, раскрашенные в черно-желтую маскировочную гамму, несли вооружение «воздух — земля» и были загружены сверх всякой меры, а примерно треть машин, зелено-голубой раскраски, были приспособлены к воздушным схваткам. В носовой части у них имелась роторная пушка в бронированном чехле, а под крыльями и на корпусе — множество цилиндрических контейнеров, забитых малокалиберными ракетами «воздух — воздух».
Почему-то Джек сразу подумал, что эти — в светлых «барракудах», считают себя элитой, а те, в желто-черных, злятся на них за это и не всегда летуны ладят на земле, зато в бою им приходится драться бок о бок.
Черно-желтые уложили цели на земле, прикрывая зелено-голубых от ракетных комплексов и кусачих зениток, а те, в свою очередь, бросались наперехват арконовским облегченным «джорджо», которые группами охотились на тяжелых от бомб черно-желтых «барракуд».
«Наверное, как у нас», — подумал Джек, вспоминая о постоянной пикировке между пилотами «гассов» и «греев».