Диссидент
Шрифт:
Упорство сэра Кондора дало свои результаты в виде протеста леди Матильды, заявившей: «Кондор, я требую уважения! Я требую ограждения своей персоны от сексуальных домогательств! Я требую равенства, наконец!»
Сэр Кондор тогда задал вопрос, основываясь на «ложной мужской логике»: «Дорогая, если ты требуешь равенства, значит, тебя можно вызвать на дуэль?»
И тогда леди Матильда дала ответ, разошедшийся по всем дамским салонам: «Конни, любимый, как ты можешь? Я же женщина!»…
Мне неизвестно, что на это ответил сэр Кондор, но известны последствия заявления леди Матильды: лорд Гринвуд отправился в казино, где сыграл три тура в «русскую
Да и с этим «сексуальным домогательством» вообще всё странно…
Благородный мужчина, чаще всего попадаясь на удочку леди, ведёт себя так, как понимает внешние и внутренние посылы, выражаемые леди. Ну что вы хотите от благородного «хомяка», когда «потенциальная леди» такое «отхомячивает»!.. Но, оказывается, «хомяк» понимает всё неправильно. И в этом случае он превращается в заблудившегося «хомяка», которому требуется навигатор. И таким «словесным навигатором» становится леди, объясняющая «хомяку» мягко, тонко и проникновенно: «Дорогой, у нас всё должно быть красиво и нежно. Сначала знакомство, свидания, подарки, флирт и лёгкие прикосновения. Затем признания в симпатиях и, возможно, в любви. А уже потом…»
Бедный «хомяк» делает всё, что изложено в инструкции, но получает отказ и зубодробительный ответ: «Дорогой, ты так ничего и не понял»…
Я мысленно усмехнулся, и направился к столу. Подойдя к Норе, нагнулся, поцеловал в щёку и невольно заглянул туда, где анатомия женского тела расположила грудь леди Норы.
– Как у тебя дела? – спросил я, выпрямляясь.
Она прекрасно поняла смысл вопроса, и ответила:
– Три.
Нора подняла взгляд. Её пронзительно зелёные глаза «ведьмы» призывали стать четвёртым. Высокие брови своими дугами пытались подняться как можно выше, создавая впечатление, что со мной разговаривает дурочка из великосветского дамского салона. Но это впечатление портила тяжёлая нижняя челюсть – фамильное наследство Гринвудов, в роду которых никогда не было идиотов…
Было жаль Нору. Но в таком положении, в котором очутилась она, для меня стать четвёртым означало совершить акт изнасилования. Я внутренне передёрнулся от отвращения и, склонившись к уху, спросил:
– А почему ты без трусиков?
– Люгорт посоветовал, – ответила она и слегка прижалась ко мне.
Я ощутил прикосновение груди Норы к руке. Внутри стало «что-то» возбуждаться, но упоминание имени сына барона Клохта произвело обратный эффект:
– Люгорт! – возмущённо воскликнул я и выпрямился. – Он же животное! Ты же знаешь!
– Да, – вздохнув, согласилась она и пожаловалась: – Когда всё это происходило, он так пыхтел, словно занимался не сексом, а выгребал навоз из конюшни. – Нора посмотрела просительно, если не умоляюще.
Я снова «отбил» поклон, поцеловал её в макушку, ощутив приятный, казалось, слегка горьковатый, но в целом не определяемый запах светло рыжих волос Норы. Ноздри затрепетали, порождая одновременно романтизм и реализм, к которым призывало млекопитающее-шизофреник, именуемое «homo sapiens». Романтизм требовал ухаживаний, вздохов, прогулок под звёздами, очаровывающих самку предметов, и, наконец, квинтэссенции в виде слияния души и тела двух сердец. Реализм без эмоций и сухо резюмировал: перечисленные «телодвижения» души глупы и нерациональны, поскольку всё просто – надо стать четвёртым, снять напряжение и «забить» номер самки в телефон на будущее. А вдруг понадобится?..
Я не хочу быть реалистом, потому что взаимоотношения
Я отодвинулся от Норы, обогнул стол и сел в кресло напротив, потому что то, что хотелось сказать, надо говорить прямо, глаза в глаза. Когда вы говорите что-то, неважно что, глядя на человека сверху вниз, а он воспринимает слова снизу вверх, то это подавляет, порождая внутреннюю незащищённость и невысказанный протест…
– Надень, пожалуйста, трусики, – слегка наклонившись вперёд, негромко произнёс я. – Понимаешь, таких как Люгорт конечно многовато, но… – Я на некоторое время замялся, пытаясь подобрать правильные слова, и производя при этом хаотичные пасы руками. Наконец, в голове что-то сформировалось, превращаясь в клише «отживающих век» норм морали: – Тебе только восемнадцать лет. Опыта «общения» с противоположным полом не так много. – Я снова изобразил что-то руками перед собой, воспитатель из меня ещё тот! – Нагота – это выражение доверия друг к другу. При этом обнажается не только тело, но и мысли, взаимные стремления, а в высшей точке – возможно душа. А то, что сейчас больше похоже на гинекологическое обследование, что ли?
Нора хмурилась некоторое время, периодически бросая прерывистые взгляды, словно производила массированную артиллерийскую атаку моего лица. А затем тоном реалиста спросила:
– Ты не хочешь быть четвёртым?
Я глубоко вздохнул. Нора то ли не поняла, то ли сделала вид, что не понимает то, что я сказал…
В поведении женщины очень трудно уловить грань перехода с поэзии на прозу жизни и обратно. Этот вечный круговорот льда и пламени женской натуры то замораживает тебя, то обжигает до смерти. Остаётся только одно – примириться с этим, чтобы иногда попадать в такт её движений во время танца жизни, и где-то тактично, а где-то грубо вплетать в фигуру танца свои движения и жесты…
– Хочу, но… – Я снова замялся, словно нерадивый воспитанник перед строгим воспитателем. – Понимаешь, я не хочу быть четвёртым при таком положении дел.
– Значит, я тебе не нравлюсь? – спросила она, отказываясь понимать меня.
– Нравишься, – ответил я и вздохнул. И тут у меня возникла идея. Не знаю, как на неё отреагирует Нора, но я её высказал: – Давай завтра пойдём к адвокату, и я засвидетельствую, что стал четвёртым.
– Без полового акта? – тоном бухгалтера уточнила она, её брови взлетели вверх, а губы плотно сжались, оставив вместо себя лишь тонкую ниточку губной помады.
– Да, – ответил я, глядя на Нору.
Она слегка наморщила лоб, с прищуром смотря на меня, и обдумывая моё предложение…
Я внутренне рассмеялся: женщина всегда остаётся женщиной, сколько бы лет её не было. Женщина всегда ищет выгоду для своего эго, осторожно ступая по жизни, и с подозрением высматривая подвох в протянутой руке.
– Согласна, – наконец, произнесла Нора и улыбнулась. Улыбка была обычной – доброжелательной.
– Вот и хорошо, – сказал я, подумал о Кае и высказал предположение: – Возможно, на завтра я найду ещё одного джентльмена, готового свидетельствовать перед адвокатом. Так что не пропадай. Я позвоню во второй половине дня.