Дитя Бунта
Шрифт:
Оставался открытым вопрос моей выработки положенного срока после окончания колледжа, но его можно было решить, погашая остальную часть долга перед государством ежеквартальными выплатами.
Когда стало ясно, что я беременна, пришла пора подавать заявление о гражданской регистрации брака.
— Увольняйся немедленно и сиди дома! — нахмурился Брюс, вертя меня и так, и этак, разглядывая живот со всех сторон, как будто в три недели он уже мог увеличиться.
— Вот еще!
Мы немного поспорили, и спор закончился так, как это часто бывало — горячим поцелуем с не менее горячим продолжением. Потом Брюс уселся за сетевой
Только этому уже не суждено было случиться. На восьмой день добрачной эйфории я вернулась домой для того, чтобы увидеть, как Брюс с каменным лицом собирает свои вещи. Он даже не взглянул на меня в тот миг, когда я, отперев дверь ключом, с порога попыталась повиснуть у него на шее, как делала каждый вечер.
Брюс равнодушно отвел мои руки, не реагируя на приветствия. Я недоумевала от такого приема.
— Что случилось? Да расскажи мне, в конце концов!
Брюс застегнул чемодан и, наконец, соизволил обратить на меня внимание.
— Я отозвал наше заявление. — Произнес он так, словно разговаривал с посторонним человеком. — Возвращаюсь на служебную квартиру.
Если бы на голову рухнул потолок, я бы испытала меньший шок.
— Что ты говоришь?! Брюс, мы же любим друг друга, что не так?!
— Не так теперь все. — Он накинул плащ и быстро пробежался взглядом по комнате, проверяя, не забыл ли чего. Я заметила, что большое световое панно над кроватью, где круглосуточно крутились наши совместные фото, теперь выключено. — Все стало другим, оно и было другим с самого начала, Айли.
Уже двинувшись к двери, он обернулся, посмотрев на меня с такой брезгливостью, что у меня перехватило дыхание.
— Ты трахалась с дроу. — Не вопрос, а утверждение!
Вот в чем дело… Я и не думала как-то юлить или пытаться выкрутиться, это было бы глупо. Брюс ревнует к прошлому, которое осталось позади, к нему нет возврата.
— Да. Но это было задолго до тебя!
— Как будто этого мало! — выплюнул он со злостью.
— Брюс, послушай… — я пыталась воззвать к чувству оскорбленного достоинства, а ведь это оскорбление было надуманным! — До меня у тебя были другие девушки? И ты был с ними физически близок?
— Конечно.
— Но… тогда почему тебя так раздражает то, что до тебя у меня был другой мужчина?
Мне казалось, что довод вполне логичен, но Брюс Валентайн был другого мнения.
— Это не мужчина, Айли. Это бессмертный нелюдь, эльф! Не Божья тварь, я не знаю, чья! Нечисть! Чужой! Если бы я до встречи с тобой трахал ослицу или собаку, ты бы приняла это как должное?..
— Нет! Но ты преувеличиваешь, не сравнивай…
Брюс не дал мне договорить.
— Хватит! Повторяю: заявление я отозвал. Прощай, мы больше не увидимся. На оставшийся срок стажировки я перевелся в Глазго.
Только сейчас я почувствовала, что по лицу текут слезы.
— Но… не уходи, пожалуйста… я же ношу твоего ребенка!
— Это уже не имеет значения. Избавься от него, если хочешь. Рожай, если хочешь, мне все равно.
Паника, боль, ярость, жуткая обида и недоумение — вот тот неполный перечень чувств, которые разом на меня навалились.
Анна узнала о предстоящем заключении брака одной из первых.
Я никогда не делала ей зла. Зачем же она так поступила?!
По крайней мере, еще один вопрос я должна была задать, чтобы быть уверенной…
— Анна Линдси?
Имя прозвучало уже вслед Брюсу, как выстрел. По тому, как он замер в дверях на долю секунды, я поняла, что выстрел в цель попал. Ответа я не услышала, да и не надо было. Что, поехать сейчас к ней в Вудсайд, чтобы вцепиться в волосы? Прим. авт.: Район Абердина, присоединенный к городу только в 1891 году. Дело ведь не в Анне. Дело во мне, в отношении Брюса к моему прошлому. И будь в этом прошлом не дроу, а человек, я могла бы удержать Брюса?..
«Избавься от него, если хочешь…»
Страшная фраза все еще крутилась у меня в голове, когда я рыдала на плече Эдме Хаттан, которая материла себя последними словами за то, что познакомила меня с Валентайном. Факт, ставший причиной ухода Брюса, дошел до нее не сразу, а когда дошел, то ругательства обрушились уже на меня.
К Темным, владеющим половиной мира, Эдме питала если не ненависть, то тщательно лелеемое чувство неприязни, при любой возможности указывая на их чужеродность, политику эльфийского превосходства, желание контролировать каждый шаг людей. Мораторий на антибиотики ее мать называла «геноцидом», и это слово употреблялось Эдме достаточно часто — в узком кругу, разумеется.
— Ты тоже сделала глупость! — напустилась она на меня. — Как можно было дать эльфу?! Но это не отменяет факта, что Брюс — козлина. Что думаешь делать?
Как «что?!»
— Малыш буден носить фамилию Барнетт. — Твердо сказала я.
— А как объяснишь Джеймсу?..
Она имела в виду моего отца. Ну, как… Так и объяснила на следующий день, чего уж теперь скрывать. Ждала громов и молний — не дождалась.
Папа отложил в сторону ноут-блок, на котором читал почту, потер задумчиво переносицу:
— Но мой внук — или внучка, — родится человеком? Это ребенок Валентайна?
— Да.
— Тогда делай величественное лицо и говори всем, что Брюс Валентайн выгнан тобой за дверь по собственному почину. Спишем на то, что он англичанин, в конце концов! И не показывайся мне на глаза… неделю хоть, что ли… Мне еще объясняться с родней по поводу отмены вашей регистрации.
Вот так… Я больше никогда не встречала Валентайна, он не интересовался судьбой или хотя бы полом родившегося ребенка. Я отказалась от идеи оттаскать за волосы эту тщедушную болтушку Линдси. Через три месяца она уехала, — по слухам, именно в Англию. Год спустя ее мать с радостью обзванивала всех знакомых, оповещая о том, что дочь теперь носит фамилию Валентайн.