Дитя Бунта
Шрифт:
— Я не могу так быстро!
— Так перебирай нижними лапками шустрее! — последовал ответ, произнесенный тем же низким голосом, который недавно острил насчет прически.
Обладатель голоса потащил меня дальше, к оцеплению у подножия колоннады. Здесь не было полиции, только обычная Эльфийская гвардия, судя по форме. Это не парни Оустилла, у тех камуфляж черный, здесь же стоят в черно-сером, и с открытыми лицами — щитки шлемов пока что подняты. Шум толпы доносился сзади, я на ходу обернулась и увидела, что за высокой ажурной решеткой довольно-таки много любопытствующих. Кажется, не только дроу, но и людей
Мы находились на площади перед зданием в типично раннем эльфийском стиле, распространенном после Сопряжения; такой еще называют колониальным. При всей своей стратегии поведения захватчиков, эльфы дико не любят нарушать целостные архитектурные ансамбли земных городов, стараясь копировать отдельные элементы или же постройки целиком. Эстеты до мозга костей… Вот и это здание весьма напоминало старый Шотландский парламент, но с привнесенными нюансами.
Насколько я знаю, в здании расположено не только эльфийское Управление наказаний, но и Департамент внутренних дел Темных. Сегодня воскресенье, но в эльфийских учреждениях выходных не бывает…
У меня невольно екнуло сердце. Если задуманный фейерверк состоится, количество жертв пополнится элитой эльфийской полиции, и теми, людьми и эльфами, кто заперт в следственном изоляторе при Департаменте внутренних дел… Но при этом ненавистный Отдел антиэльфийских настроений тоже взлетит на воздух!
— С чего бы у тебя так заколотилось сердечко, а? — раздался голос из-под шлема. — На всю площадь долбит, как аудио-система в дорогой тачке.
Не поняла… Он что, чувствует мой пульс, потому что прижимается к левому боку? Что мне делать?!
Мы уже прошли колоннаду, высокие массивные двери, просторный холл, и там, у подножия широкой лестницы, пестрела кучка журналистов, состоящая из эльфов и людей. На процесс допустили представителей человеческих СМИ?! Слетелись, как коршуны… Я возненавидела их в тот роковой день, двадцать седьмого февраля… Но им не нужно умирать тут, под обломками здания!
Детина потащил меня вверх по лестнице, еще к одним дверям, из-за которых доносился гул многих голосов: там уже должен быть все доставленные раньше меня обвиняемые, весь состав трибунала, и, возможно, представители других эльфийский силовых структур.
Я больше не могу! Я знаю, что попаду прямиком в ад, но… я не хочу там отвечать еще и за погибших сегодня людей и эльфов. Я должна сказать!
У дверей, к которым охранники с тяжелыми автоматическими винтовками не подпускали вторую кучку представителей СМИ, я резко затормозила, пытаясь упереться ногами в гладкий мраморный пол. Но тапочки на плоской резиновой подошве не хотели мне помочь, а молодец в черном камуфляже был гораздо сильнее, так что ничего не вышло. Одной рукой он толкнул створки дверей, второй — поволок меня дальше, сопроводив действие короткой фразой:
— Что встала? Шевелись, у нас мало времени!
И тут я вдруг узнала этот голос. Голос, который слышала дважды! В первый раз обладатель голоса хмуро рассматривал ссадину на моей губе, а потом пообещал трибунал. Во второй раз я слушала его достаточно долго, когда голос этот перечислял имена моих родственников, друзей и просто знакомых, убитых или арестованных.
Это… Палач Оустилл?!
Ему же положено быть в зале, при полном параде, он председатель трибунала!
Что происходит?! Какой-то спектакль, только зрителей я не вижу, кроме журналюг снаружи зала!
Если бы не цепи, я бы развернулась и поддела правой рукой тонированный щиток шлема, закрывающего лицо, я же ниже ростом, мне было бы удобно это сделать!
Мы оказались за дверями и…
Я оторопела.
Огромный зал был пуст! Никого нет — ни в пуленепробиваемых боксах для подсудимых, ни на трибунах, ни на месте для секретаря, переводчиков и прессы! Экраны сетевых блоков по всему залу выключены! А шум голосов создан искусственно, он доносится из динамиков рядом с дверями!
От неожиданности я потеряла присутствие духа, закричала и начала вырываться, что было сил. К этому моменту детина успел протащить меня по залу футов на тридцать. Продолжая тянуть меня вперед правой рукой, левой он сам снял с себя шлем, и я действительно увидела белую косу, бирюзовые глаза и рассерженную физиономию Палача Оустилла.
— Растак твою мать, девочка! — зарычал он, встряхнув меня, как следует, до боли в левом плече. — Перестань дергаться! Сейчас мы выйдем вон в те, другие, двери!
— Что здесь происходит?!
— Тебе какая разница?! Шевелись, я сказал! Нельзя тут задерживаться! Всех уже вывели, ты последняя!
Тут выражение лица полковника неуловимо изменилось. Он насторожился, прислушиваясь к чему-то своими острыми ушами…
И вдруг, уронив шлем, стремительно толкнул меня в сторону, к деревянному подножию амфитеатра трибун, прыгая следом сам. Я не удержалась на ногах, подвернула правую лодыжку при падении, упала со всего маху и проехалась по мраморному полу правым боком. Все вокруг сотрясалось — стены, потолок, сыпалась штукатурка, а на месте, где Оустилл только что тряс меня за плечо, разверзся пол, образуя широкую трещину.
Трибуны понесло вбок вместе с основанием, прямо на меня, в грохоте ломающегося камня и треске дерева. Меня же окатило волной каменной пыли, забившей нос и глаза, я инстинктивно свернулась в комок, пытаясь защититься от этого ужаса, думая о том, чтобы все кончилось поскорее… Но почему же не слышно звуков взрывов?! Нет огня и дыма?!
Я уже умерла, наверное.
Стало тихо, я осмелилась приоткрыть саднящие от пыли глаза и прокашляться, и почти сразу последовало второе сотрясение пола и стен, раздался жалобный скрип дерева, и стало темно. Меня накрыло сдвинувшимися с места трибунами, похоронив заживо.
Господь Вседержитель! Это не взрыв! Это… землетрясение! Оставшись в душной тьме, я немедленно вспомнила, как тряхнуло Бремор. Семье Ирвина тогда повезло — в воскресенье все они были в парке, на прогулке с детьми. Их соседи погибли, когда из-за мощного толчка, проклятого наследия Сопряжения, в доме взорвался бытовой газ.
Что сейчас творится в Эдинбурге, какие разрушения? Когда должен был состояться запланированный Друммондом фейерверк?
Невыносимо было лежать в полной темноте и ждать неизвестно чего. Выходит, эльф почувствовал приближение стихии… Где сейчас он сам, жив ли, непонятно.