Дитя древнего города
Шрифт:
Валид повернулся к Олененочку и, сурово посмотрев на него, молвил:
— Молодой господин, будет лучше, если вы прекратите говорить о призрачных тенях.
Но я видел! — с горячностью воскликнул парень. — И солдат Мухаммед тоже!
— Не сомневаюсь, — ответил Валид аль-Саламех, — но подумайте сами: мы несколько раз обыскивали местность и не нашли ни следа живого человека. Возможно, наш Рифах погиб. Возможно, он упал в ручей и утонул или ударился головой о камень. И теперь его дух преследует нас, потому что не хочет оставаться в незнакомом месте. Только это не значит, что нужно идти на
— Но… — промямлил другой солдат.
— Хватит! — прошипел главный писарь Абдулла. — Вы слышали визиря, юный шутник.
Больше никаких разговоров о ваших нечестивых духах. Бросайте-ка свои выдумки!
— Я ценю ваши хлопоты, Абдулла, — холодно оборвал его Валид, — но разберусь и без вашей помощи.
С этими словами визирь пошел прочь.
— Я почти обрадовался, что писец отчитал Олененочка. Мысли такого рода сильно мешают путешествию… но, как и младшего визиря, меня покоробило высокомерие писца. Наверняка и другие разделяли мои чувства, ибо за весь вечер на эту тему никто больше не заговаривал.
Однако последнее слово всегда остается за Аллахом… Да и кто мы такие, чтобы пытаться понять Его пути? Тем вечером мы укладывались спать в тишине, но мысль о том, что нас преследует душа бедного Рифаха, безмолвно витала в воздухе.
Когда я вынырнул из зыбкого, тревожного сна, в лагере царил хаос.
— Это Мухаммед, тот солдат! — рыдал Олененочек. — Его убили! Он умер!
И точно. Мулла первым проснулся поутру и обнаружил, что постель Мухаммеда пуста, а затем в нескольких шагах от прогалины наткнулся на его тело.
— У него горло рассечено, — заметил Ибн Фахад. Выглядело так, будто на беднягу напал дикий зверь. Земля под трупом потемнела от крови, глаза были распахнуты. Внезапно ругательства солдат и молитвы позеленевшего муллы перекрыл другой звук.
Юный пастух, который весь день накануне ходил мрачнее тучи, катался по земле у кухонного костра и стенал:
— Вампир… вампир… вампир….
Как вы легко можете догадаться, после таких событий все мои спутники впали в полное уныние. Пока мы хоронили Мухаммеда в торопливо выкопанной могиле, кто-нибудь нет-нет да и бросал через плечо взгляд в сторону леса. Даже Руад, читавший священный Коран, с трудом держал глаза долу. Мы с ибн Фахадом условились, что будем считать Мухаммеда жертвой волка или еще какого-нибудь зверя, но наши товарищи даже не пытались притвориться, что в это верят. Только младший визирь и писец Абдулла полностью сохранили голову на плечах, причем Абдулла не скрывал своего презрения к остальным. Мы постарались тронуться в путь как можно скорее.
В тот день отряд пребывал в мрачном настроении… оно и немудрено. У нас не было ни желания обсуждать очевидное, ни присутствия духа для пустой болтовни… Молчаливой вереницей шли мы через негостеприимные горы.
Когда на землю начала опускаться ночь, темная фигура возникла опять: мелькала, тут же скрывалась и возвращалась снова, прыгая за нами, будто галка. Как легко догадаться, по коже у меня ползали мурашки, но я старался не подавать виду.
Мы разбили лагерь, развели большой костер и, сгрудившись вокруг него, мрачно поужинали. Я, ибн Фахад, Абдулла и визирь все еще говорили о нашем преследователе как о звере. Абдулла, возможно,
Пока мы по очереди стояли на часах, наш молодой мулла призвал к молитве мучимых бессонницей людей. Ветер подхватывал голоса, и те уносились вверх вместе с дымом, столь же бестелесные, как и он, в этих древних, холодных горах.
Я подсел к пастуху. После утренних событий юноша стал неразговорчивей прежнего.
— Этот вампир, о котором ты говорил, — тихо начал я. — Как вы от него защищаетесь?
— Запираем двери, — глянул он на меня с печальной улыбкой.
Я окинул взглядом спутников. Олененочек поджал губы и нахмурил лоб. Толстощекий Руад молился в поте лица. Ибн Фахад хладнокровно глядел вдаль.
— У нас нет дверей и окон. Нечего запирать, — ответил я парню со столь же грустной улыбкой. — Какие-нибудь другие способы?
— Есть одна трава. Мы вешаем ее возле наших домов… — Он запнулся, подыскивая слово на чужом языке: — Не важно. У нас ее нет. Она тут не растет.
Подавшись вперед, я наклонился к нему:
— Ради бога, парень, не томи.
Я знал, знал, что нам противостоит не обычный земной зверь. Я видел мелькавшую тень.
— Ну, — пробормотал пастух, отворачиваясь, — они, некоторые люди, то бишь, говорят, что можно рассказывать истории…
— Что?
— Я подумал, что он лишился разума.
— Так я слышал от дедушки. Вампир остановится послушать рассказ, если тот увлекательный, разумеется, а там и вернется в свое царство мертвых, если продолжать до рассвета.
Неожиданно кто-то заорал. Я вскочил и бросился искать нож, но тревога оказалась ложной: Руад угодил ногой в горячие угли. Я снова уселся на место. Сердце грохотало.
— Истории? — спросил я.
— Это лишь разговоры, — сказал он, усиленно подыскивая слова. — Мы стараемся вампиров так близко не подпускать… им ведь надо подойти, чтобы услышать, о чем мы говорим.
Позже, когда догорели угли и мы, поставив часовых, разбрелись по своим постелям, я еще долго лежал без сна, думая о том, что рассказал армянин.
Незадолго до рассвета меня разбудил пронзительный визг.
На этот раз никто не обжегся о горячий уголек. Один из наших двух часовых лежал на земле, и на голове у него зияла огромная кровоточащая рана. В свете факелов череп выглядел так, словно его размозжили тяжелой дубиной. Второй часовой исчез, но из кустов за лагерем доносился страшный шум и крики — будто раненый зверь рвался из капкана, только время от времени проскакивали невнятные обрывки слов.
Припав к земле, мы, словно испуганные кролики, сбились в кучу. Крики начали угасать. Внезапно встрепенувшись, Руад грузно и неуклюже поднялся на ноги. В его глазах стояли слезы.
— Н-н-нельзя… вот так вот б-б-бросать товарищей н-на муки! — вскричал он, окидывая нас взглядом.
Вряд ли этот взгляд кто-то выдержал, разве что Абдулла. Я, по крайней мере, не смог.
— Заткнись, дурак! — рявкнул писарь, не утруждая себя подбором слов. — Это обычный дикий зверь. Пришел по ваши трусливые душонки, но божьему человеку бояться нечего!