Дитя эпохи
Шрифт:
Когда подошла моя очередь, я вошел в зал и узнал, что мне предлагает работу Министерство высшего и среднего специального образования. Министерство направляло меня в распоряжение нашего института. Я решил не отказываться, это было бы теперь не оригинально. Мне подсунули большой лист и я расписался. В одной из граф на листе значилось: «жилплощадь не предоставляется». Я не знал, что в таких случаях нужно говорить и сказал «спасибо».
После этого я пошел на кафедру. В нашей комнате, кроме Чемогурова, находились Крылов с представителем Кутырьмы. Чемогуров участвовал в их беседе.
– А
Славка помотал головой.
– Значит, будешь! – заявил человек в унтах.
– Так. А грибы? – поинтересовался Чемогуров.
– Ха! Косой косим.
– Ну ладно. А все-таки чем вы там, кроме охоты, рыбалки и грибов занимаетесь? – спросил Чемогуров.
– Ну, шишки кедровые берем…
– Нет, на работе, – уточнил Чемогуров.
– Ах, на работе, – протянул сибиряк. Он окинул Славку и Чемогурова хитрым взглядом, посмотрел на меня и сказал Славке:
– Приедешь – узнаешь. Я же кадровик. Я в ихних научных делах ничего не понимаю… Жилье дадим.
– Отчаянный ты человек, Крылов, – сказал Чемогуров. – И ты, Петя, тоже отчаянный, – добавил он, заметив меня. – Небось, пошел в младшие научные?
– Ну, пошел, – сказал я.
– А то давай к нам в Кутырьму! – оживился сибиряк, обращаясь ко мне. – У нас всем места хватит.
Я поблагодарил, но отказался.
К вечеру стали известны другие итоги распределения. Никаких неожиданностей больше не было. Сметанин «сыграл в ящик», как у нас говорили. Вика пошла в заводскую лабораторию.
Таким образом и решилась наша судьба. Славка молодец, он сжег мосты и сразу вышел из транса. Теперь он смотрел только в будущее. Оно состояло из полутора месяцев до защиты и всей трудовой жизни после.
Happy end
После распределения все затаились, изготовляя в тиши дипломные работы. Нужно было обработать материал, написать обзор литературы, начертить демонстрационные листы.
Я купил специальную папку и тщательно переписал в нее грузинский отчет, снабдив его литературным обзором. Оставшееся время я употребил на то, чтобы усовершенствовать метод и внести изменения в программу. В диплом это уже не вошло. Я рассчитал несколько режимов новым методом и передал результаты Николаю Егоровичу. Теперь я уже знал, что числовые параметры, которыми меня снабжал Чемогуров, не были им придуманы, а поступали с завода вакуумных приборов. Николай Егорович оказался хитрее всех. За грузинские деньги он получил кучу расчетных данных.
Потом я красиво начертил демонстрационные листы к защите. Я чертил себе и Крылову. У Славки, как у всякого гения, была неприязнь к оформительской работе.
Мы с Крыловым записались на защиту в один день. За неделю до защиты у нас началось предстартовое волнение. Это был последний приступ всем известной студенческой болезни «Ой, завалю!»
Традиция это, что ли? Я например, твердо знал, что только полная и внезапная немота на защите может помешать мне получить «отлично». Отзыв профессора был панегирическим. Рецензия содержала лишь одно замечание: на странице 67 рецензент обнаружил ошибку в слове «вакуум». Я написал его через три «у»: «вакууум». Так же обстояли дела
И все равно мы тряслись, больше для порядка, придумывали самые дурацкие вопросы за членов комиссии и пытались на них ответить. Правда, некоторые из них действительно прозвучали на защите. Был у нас в комиссии один специалист по нестандартным вопросам, некто доцент Хомяков с соседней кафедры.
В день защиты мы со Славкой раньше всех пришли в аудиторию, где должна была заседать комиссия. Аудитория была обыкновенная, в ней у нас раньше проходили семинары по философии. Но вот появилась Зоя Давыдовна с красной скатертью и графином с водой. Она накрыла стол и поставила графин. Аудитория сразу преобразилась. Я развесил свои листы, взял в руки указку и принялся нервно ходить перед столом, повторяя в уме первую фразу: «Дипломная работа посвящена…» И так далее.
Скоро пришли члены комиссии. Председателем был главный инженер того завода, где я выступал с докладом. Это был плюс. В комиссию входили также Юрий Тимофеевич, Мих-Мих, доцент Хомяков и другие. Все они расположились за столом. Позади уселись зрители, среди которых были Чемогуров, Николай Егорович, какой-то высокий тип, который мне сразу не понравился, и кое-кто из нашей группы.
Зоя Давыдовна встала и прочитала все обо мне. Кто я такой и как учился в институте. Председатель положил перед собой часы и сказал:
– Вам дается пятнадцать минут.
Я начал говорить. Пятнадцать минут пролетели как один миг. Я мог бы рассказывать еще и еще, но председатель сказал:
– У вас осталась одна минута.
Я быстренько закруглился. Потом задал вопрос Мих-Мих. Этот вопрос он мне уже задавал однажды в нашей комнате. Я ответил на него так же, как тогда. Мих-Мих удовлетворенно кивнул. Доцент Хомяков прищурился, вглядываясь в формулы на листе, и сказал:
– Вот там у вас под интегралом синус… Каков период синуса?
– Два пи, – коротко сказал я.
– Так-с, – сказал доцент, и я понял, что это только разминка. Как в клубе веселых и находчивых. – А напишите-ка мне формулу закона Ома… А то, знаете ли, у нас некоторые выпускники интегральные уравнения применяют, а закона Ома, да-да…
Я нарисовал формулу закона Ома.
– Чудесно! – сказал Хомяков. – А чему равен заряд электрона?
Я ужасно разозлился и сказал:
– Это можно узнать в справочнике по элементарной физике.
Хомякову ответ не понравился. Он обвел взглядом комиссию и продолжал:
– Вот вы произвели расчеты тепловых процессов при сварке лазером. Что вы можете сказать о происхождении слова «лазер»?
Я совсем рассвирепел и сказал чрезвычайно вежливо:
– Это слово английского происхождения. Так же, как слова «мазер», «фазер» и «бразер». Ду ю андерстенд?
Дальше я продолжал на вполне сносном английском. Я объяснил Хомякову, что слово «лазер» является аббревиатурой и составлено из первых букв нескольких английских слов, объясняющих принцип действия этого прибора. Этой наглой выходкой я убил доцента. По-моему, он ничего не понял из моей речи. Я видел, как в заднем ряду корчится от смеха Чемогуров. Да и члены комиссии едва сдерживались.