Дитя общины
Шрифт:
Итак, он женился на приданом, а при нем получил, кроме жены, еще и свояченицу, которую надо было не только выводить в общество, но и заботиться о ее воспитании, а это значило в первую очередь, что надо купить пианино и найти учителя музыки, подписаться на журнал мод и абонироваться в театре на ложу № 8 или 9, лишь бы «посередине».
Господин Сима Неделькович выполнил все эти условия. Он купил пианино, абонировался на ложу № 9 и подписался на журнал мод, нашел, наконец, учителя музыки, который имел не только музыкальное образование, но и музыкальную внешность. Его ноги были похожи на четвертые
После третьего же урока он влюблялся в свою ученицу, и эта любовь кончалась либо тем, что его выгоняли, либо тем, что ученица ничему не выучивалась.
В качестве средства борьбы с этим обыкновением учителя родители придумали дежурства. Один урок дежурила мама, другой – папа, и во время этих дежурств учителю, скромному, как девица, и в голову не приходило объясняться в любви.
Господин Сима Неделькович, женившись, получив приданое и взяв на себя заботу о воспитании свояченицы, принужден был дежурить тоже.
К своему дежурству он относился добросовестно и даже следил за тем, как учитель работает с педалью, это представлялось ему самым подозрительным. Однажды в очередное свое дежурство он сидел на диване, поодаль от пианино, чтобы было удобнее наблюдать за педалью, а свояченица с учителем сидели за пианино и с пламенным вдохновением разыгрывали гаммы.
Господин Сима Неделькович делал вид, что читает газету, а на самом деле поверх газеты наблюдал то за лицом учителя, то за его ногой, нажимавшей на педаль. Но вдруг его уши уловили какую-то странную ноту, которая не могла иметь никакого отношения к разыгрывавшейся гамме, да и вообще на такую ноту пианино было не способно. Прислушавшись, он отчетливо различил звук, похожий на тот, что издают кошки в феврале месяце. Доносился он из-под двери, выходившей во двор. На какой-то миг он забыл о своей добросовестности и, рискуя тем, что учитель музыки объяснится в любви его свояченице, вышел посмотреть, что там.
Господин Сима вернулся нескоро, и учитель музыки, сообразив, что он остался наедине с ученицей, сбился, а шестнадцатые доли, заменявшие ему волосы, взлохматились еще больше. Он покрылся потом, бурно пробежал пальцами по клавишам и начал фистулой объясняться в любви.
– Господин учитель! – сказала свояченица смущенно. На ее месте смутилась бы любая свояченица, которой стали бы объясняться в любви вот так, внезапно.
Учитель музыки продолжал стучать по клавишам и говорить о любви. Он привык объясняться в любви под музыку, чтобы родители в другой комнате думали, что урок идет своим ходом.
– Господин учитель! – повторила свояченица смущенно. Когда девушке объясняются в любви, ей и положено хотя бы два раза приходить в смущение.
Учитель уже добрался до высоких нот как в объяснении, так и на клавиатуре, когда неожиданно открылась дверь, и на пороге показался господин Сима
Учитель музыки соскочил с винтового табурета, будто его пружиной подбросило, и стал перед господином Симой, тоже белый как мел. Оба смущенные, оба белые как мел, они долго стояли и смотрели друг на друга. Наконец господин Сима разлепил свои побелевшие губы и сказал:
– Будьте любезны, сударь, пройти в мою комнату.
Учитель понял, что в этом доме он отыгрался, и, как ручной голубь, последовал за господином Недельковичем. Когда они оказались в вышеупомянутой комнате, господин Сима тщательно запер дверь, а учителя музыки пронизала тоска, и был он в тот миг сам похож на клавиатуру, на которой через мгновенье господин Сима вроде бы готовился исполнить самую фантастическую из мелодий.
Господин Сима приступил к делу, но странным голосом, примерно такой же фистулой, какой учитель музыки только что объяснялся в любви.
– Сударь, у меня к вам будет весьма доверительный разговор…
– Знаю, – ответил учитель с тремоло в голосе, – но… я это сделал… из уважения… Я попросил бы вас не понимать меня превратно.
Господин Сима, по-прежнему белый как мел, продолжал:
– Вы можете оказать мне большую услугу. Скажите мне откровенно, у вас хороший почерк?
Учитель музыки не понял вопроса, и господину Симе пришлось его повторить.
– Вообще-то хороший, совершенно мужской почерк, – ответил бедняга учитель, – но сейчас у меня дрожат руки, и почерк будет женский, совершенно женский.
– Вот и прекрасно! – воскликнул господин Сима. – Садитесь здесь, вот тут, и напишите, пожалуйста, то, что я вам продиктую.
Учитель только теперь уразумел, чего хочет господин Сима. Он желает получить от него письменное признание, а потом избить.
Учитель попытался вывернуться.
– В таком состоянии, сударь, я не смогу написать… Вы понимаете… такое состояние…
– Напишите, пожалуйста, то, что я вам продиктую, – настаивал господин Сима, и бедняга учитель взял перо.
– Возьмите другое перо, это царапает.
– Какая разница, – ответил учитель и макнул перо в чернильницу.
– Пишите: «Я бедная женщина и по своей бедности не могу прокормить ребенка, а потому оставляю его здесь, в надежде, что добрые люди подберут и воспитают его».
– И это все? – спросил удивленный учитель.
– Да, это все! – ответил господин Сима. – Дайте посмотреть, как вы написали.
У учителя камень свалился с сердца, он тотчас порозовел, глаза весело заблестели.
– Откровенно говоря, это не все. Я бы хотел попросить вас еще об одном одолжении, но, разумеется, если вы мне дадите честное слово молчать.
Едва господин Сима произнес последнюю фразу, как из книжного шкафа донесся писк. Учитель смутился, а господин Сима осторожно открыл шкаф, где на книгах беззаботно нежился Неделько.
– Фу! – произнес учитель, заметив, что Неделько не отнесся с должным почтением к книгам, на которые его положили.
Господин Сима выругался, обнаружив, что книги испорчены, но когда оказалось, что испорчен лишь первый том собрания сочинений Стевана Й. Ефтича, с портретом автора, утешился. Он достал Неделько из шкафа и открыл учителю музыки свою тайну.