Дитя слова
Шрифт:
В этот момент на лестнице появился Артур.
— Послушайте, Хилари, что случилось? Вам плохо? Голова закружилась?
Я сказал:
— Убирайся.
— Хилари, не могу ли я…
— Убирайся!
Стремясь поскорее избавиться от Артура, я заставил себя встать и быстро пошел вниз по лестнице, а он стоял и смотрел мне вслед. Я вышел на улицу.
Когда он проходил мимо, передо мной мелькнули синие глаза, — иначе я бы его не узнал. Он облысел, поплотнел. Он шел и держался как человек пожилой, человек намного старше меня, старше своих лет. И вид у него даже в этот краткий миг был величественный — вид государственного деятеля. Возможно, от этого он и казался старше. Но больше всего меня потрясло не то, что я увидел его, а то, что он увидел меня. Я ведь намеревался быть уже далеко, когда Ганнер Джойлинг появится у нас. А теперь он увидел меня. Но узнал ли, мог ли он узнать за эти несколько секунд? Я, правда, не изменился в такой мере, как он. С другой стороны, он никак не ожидал меня увидеть. Нет, он не смотрел на меня. Он шел наверняка занятый своими мыслями, не глядя.
К этому времени каким-то образом, ибо я находился в полубессознательном состоянии, я уже ехал по Внутреннему кольцу в направлении Пэддингтона. Снова и снова я прокручивал в мозгу случившееся. На лестнице было так темно, мы прошли друг мимо друга так быстро. И я был в кепке — нет, нет, он никак не мог меня узнать. Но прошли-то мы друг мимо друга на лестнице, наши тела находились на расстоянии двух футов одно от другого. Я бы мог дотронуться до его рукава. Я сидел в поезде метро, закрыв лицо руками. Какая-то добрая старушка спросила, не плохо ли мне, и когда я не ответил, сунула фунтовую бумажку мне в карман. На секунду-другую я почувствовал благодарность.
Прошел не один час, и настало время открытия баров. Рулетка Внутреннего кольца остановилась — мне выпала станция Ливерпул-стрит, чему я был даже рад и что бессознательно предопределил, избрав Пэддингтонское направление. Ливерпул-стрит — ужасающая псевдовеличественная станция, на которой тебя охватывает страшное чувство обреченности и конца света, словно ты попал туда, где разворачиваются фантастические видения Эдгара По. Я напился, стоя на платформе, глядя на приходящие и уходящие поезда. Наконец я снова сел в поезд и отправился на Глостер-роуд.
Окно гостиной слабо мерцало. Стеклянная панель над дверью была освещена. Я вошел, воспользовавшись, по обыкновению, своим ключом.
— Привет, Клиффорд.
— Привет.
Он был на кухне — резал лук.
— Вы ждали меня?..
— Нет.
— Вы меня не?..
— Вы же сказали, что не придете.
Я заглянул сквозь открытую дверь в столовую. Стол был накрыт на одного. На моем месте лежала шахматная доска. Я достал ножи и вилки, стакан и одну из вычурных салфеток, которыми пользовался Клиффорд, и разложил все это на блестящем красном дереве, предварительно отодвинув доску для шахмат вместе с нерешенным на ней ходом.
Я вернулся в кухню.
— Извините, что я так возмутительно себя вел.
— О'кей. — Он улыбнулся, не глядя на меня, и смахнул нарезанный лук в красное варево, булькавшее в кастрюле.
Тут, по крайней мере, все было в порядке.
Я опустился на стул, на котором обычно сидел, когда Клиффорд готовил. Мне было приятно видеть его. Хотелось с ним поговорить.
— Можно я чего-нибудь выпью?
— Похоже, вы уже выпили.
Я плеснул себе в стакан виски.
— Я сегодня видел Ганнера.
Клиффорд заинтересовался и, повернувшись, посмотрел на меня, но своих кухонных манипуляций не прекратил.
— В самом деле? На службе? И он пригвоздил вас к стене, молча, не в силах от ярости произнести ни слова?
— Не думаю, чтобы он меня узнал… мы встретились на лестнице — прошли друг мимо друга… не думаю… в конце концов он ведь не знает, что я там работаю.
— Знает.
— Что?
— Фредди сказал ему.
— О Господи! А вы сказали Фредди. Чертовски предусмотрительно с вашей стороны. Откуда же вы знаете, что Фредди сказал ему?
— Фредди болтал тут о всякой всячине во время заседания и между прочим сказал, что сообщил Ганнеру про вас, а Ганнер сказал — как это славно. Да не смотрите вы на меня так!
— О-о… Вы видели его?
— Так получилось, что пока еще нет, но рассчитываю скоро увидеть. Он выходит на работу завтра.
— Завтра? Я думал, что пройдет не одна педеля, прежде чем он появится.
— Ну, так нет.
— Я, конечно, ухожу с работы.
— Почему «конечно»? — спросил Клиффорд, вытирая руки о цветастую кухонную бумагу и наливая себе шерри.
— Ну, это очевидно. Не могу же я торчать там и встречаться с ним на лестнице и в дверях. Я этого сам не вынесу и не вижу оснований, почему его надо подвергать такому испытанию. Решая уйти, я думаю прежде всего о нем. Вы-то уж безусловно все понимаете.
— Не уверен. Я не считаю, что вы должны бежать.
— А я как раз и собираюсь бежать. Именно бежать.
— Я считаю, что вы должны остаться на службе, высидеть, а там видно будет.
— Чтобы развлечь вас?
— Что ж, это действительно меня развлечет, но оставаться вам надо не ради этого, а ради своего же собственного блага.
— Моего блага?
— И его тоже.
— Вы с ума сошли, — сказал я. — Да его, наверное, начинает рвать при одной мысли, что я нахожусь с ним в одном здании. О Боже правый, как бы я хотел, чтобы вы ничего не рассказывали этому чертову Фредди. Если бы Ганнер не знал, все было бы настолько легче, я мог бы просто исчезнуть и…
— Представьте себе, я с вами согласен. И признаю, получилось не очень складно, что я рассказал об этом Импайеттам, хотя вы и понимаете, почему я так поступил. Но я считаю, многое меняется оттого, что он Знает. Я считаю, что теперь вы должны остаться.
— Вот этого я не понимаю!
— Если бы Ганнер не знал, что вы тут работаете, и вообще думать о вас не думал, тогда — о'кей. Но теперь, когда он знает, что вы продолжаете существовать, было бы невоспитанно взять и исчезнуть.
— Невоспитанно?
— Да. Если, напомнив о себе, произведя этот маленький шок, вы уползете, ваши страдания, возможно, уменьшатся, но его страдания возрастут. И если уж позволите, я считаю, что вы обязаны принести ему в жертву свои интересы.
— О чем, черт подери, вы говорите?