Дитя Всех святых. Цикламор
Шрифт:
Филиппина прикоснулась к его закованной в железо руке.
– Доспехи вам к лицу!
– Теперь ты говоришь мне «вы»?
– Да, монсеньор…
Анн посмотрел на нее. Она улыбалась, и в этой грустной улыбке была покорность судьбе. Красота Филиппины Руссель была такой простой, такой естественной. Несколько месяцев у них была общая жизнь, они делили и кров, и опасности – и вот пропасть разверзлась меж ними. Он вдруг почувствовал себя неловко.
– Я должен уехать, Филиппина.
– Когда вы вернетесь? С нею…
– Ну, после победы.
– Значит, скоро.
– Конечно…
Его
Занялась воскресная заря 8 мая 1429 года. Жители Орлеана высыпали на стены, чтобы посмотреть, что поделывают англичане после вчерашнего разгрома. Но сперва, с первыми лучами солнца, они увидели возвращение своих. Большая часть французской армии, остававшаяся в крепости Турель, шествовала в город по наплавному мосту. Солдат приветствовали криками, перед ними распахнули городские ворота. Но едва тяжелые створки закрылись за победителями, как раздался крик:
– Годоны!
В самом деле, в свой черед появились и англичане. Со стен можно было видеть, как они собираются на равнине. Покинув свои укрепления, где они отсиживались месяцами, враги стягивали под стены все свои силы, вызывая французов на новую битву.
В неописуемом воодушевлении французское войско, равно как и все жители Орлеана, способные держать оружие, вышли из города и развернулись лицом к неприятелю. О да, орлеанцы принимали вызов! После вчерашней победы и с Девственницей во главе они чувствовали себя поистине непобедимыми.
Вскоре армия построилась в превосходном порядке: впереди лучники, затем рыцари и позади всех – пехота. Жанна на своем белом коне держалась впереди и была прекрасно видна. Из-за раны она вместо тяжелых доспехов надела простую кольчугу, но по-прежнему держала свой стяг на высоком древке. Никто не сомневался: скоро она взмахнет белым стягом, чтобы дать сигнал к атаке, ибо на сей раз ни архиепископ, ни комендант, ни один из военачальников не посмеют ей и слова сказать!
Однако время шло, и напрасно все ждали. Приходилось признать очевидное: знамя Жанны так и не шевельнулось. Неужели опасливые, расчетливые, малодушные опять одержали верх? Невероятно!
На самом же деле все обстояло совершенно наоборот: сражаться хотели все, кроме Девственницы. Не только смельчак Потон де Ксентрай, необузданный Ла Ир, доблестный Бастард умоляли ее атаковать, но даже Рауль де Гокур присоединил свой голос к их общему хору.
– Атакуем, Жанна. Они наши!
Девственница возражала:
– Не в день Господень.
Напрасно ей втолковывали, что Церковь в воскресенье запрещает работать, а не сражаться, она ничего и слышать не желала: если англичане сами начнут, надо им храбро ответить, но первыми не нападать.
Так оба войска и стояли друг против друга – в пределах досягаемости голоса, почти соприкасаясь. Минул час, потом второй, но никто не сдвинулся с места, ни англичане, ни французы…
Изидор Ланфан, как и другие, ничего не понимал. Чего они ждут? Он клокотал от нетерпения,
Он здесь – черный рыцарь, о котором говорил Франсуа де Вивре! Черными были не только его доспехи, но и конь. А на груди висел щит с перевернутым гербом Вивре: черное над красным, разделенные по диагонали.
Пока тянулось ожидание, Изидор смог хорошенько рассмотреть врага: широкий круглый шлем, увенчанный двумя загнутыми рогами; опущенное забрало позолочено, что странно контрастировало с прочими доспехами. Рядом другой всадник, наверняка оруженосец, колосс с окладистой черной бородой, держал копье с флажком тех же цветов. За ними – еще четверо в черно-красных плащах, верный знак состоятельности и высокого ранга их господина.
Нетерпение Изидора превратилось в настоящую ярость. Когда же Девственница даст, наконец, сигнал к атаке? Смертельный враг рода Вивре – здесь, перед ним! Пусть же поднимется белый стяг – и Изидор помчится в битву с ним, заставит его кровью заплатить за смерть Анна! Такого случая больше никогда не представится. Изидор чувствовал, что даже Безотрадному не стоится на месте.
И тут в стоявшем напротив войске зазвучали приказы, и ряды противника медленно пришли в движение: англичане уходили…
Они уходили, отступали, сохраняя порядок, по дороге на Менг! Это было невероятно! Конечно, битва не состоялась и войско врага не уничтожено, но все равно это было грандиозное событие! Ведь Девственница ясно сказала, что освобождение Орлеана будет доказательством божественного характера ее миссии. Никто теперь не мог более сомневаться в том, что она и в самом деле посланница Божия…
В эти минуты Анн тоже находился в рядах французской армии – он присоединился к солдатам Жанны всего несколько часов назад, на коне сэра Бишема. Издалека он видел Девственницу и ее белый стяг, а после наблюдал и невероятный уход англичан. Теперь он искал глазами Изидора. Было весьма мало шансов отыскать одного-единственного человека в таком скопище народа, однако Анн заметил друга почти сразу же.
На самом деле он узнал Безотрадного и свои собственные доспехи, поскольку у самого Изидора не было никакого отличительного знака, даже флажка с цветами Вивре. Анн пустил своего коня в его сторону. Изидор увидел какого-то скачущего к нему рыцаря с лазурным щитом и золотым цикламором. И только в последний миг догадался, кто это. Узнал хозяина и Безотрадный, взвившийся на дыбы от радости.
Французское войско возвращалось в Орлеан, колокола вновь зазвонили во всю мочь. Друзья крепко обнялись, хлопая друг друга по плечам с железным лязгом. Изидор пробормотал:
– Вы живы… Как велик Господь и как красив герб Невилей!
– Да ты тоже – жив и здоров! Почему без флажка?
Изидор рассказал ему о злосчастном «Дне селедки», потом о взятии Турели. С некоторой робостью показал ему щит английского рыцаря, висевший на луке его седла. Анн взял щит в руки бережно, как драгоценность, потом вернул Изидору: