Дитя Всех святых. Цикламор
Шрифт:
Все, кроме одного!.. На дороге между двумя густыми живыми изгородями, там, где шло избиение лучников, один лишь огромный черный всадник в рогатом шлеме с решетчатым забралом пытался дать отпор наступающему противнику.
Размахивая булавой и издавая ужасный рев, Адам пытался пробиться к французам, борясь против потока английских рыцарей, увлекавшего его в обратном направлении. Он видел, как двое из его людей дали убить себя, а двое других пустились в бегство вместе с Полыхаем, несмотря на угрозы, которые он изрыгал им вслед. Теперь Адам хотел попросту драться, но ему это никак не удавалось – мешало бегство англичан…
Наконец, какой-то французский рыцарь оказался вблизи и по неосторожности вздумал напасть на него. Страшным ударом своей булавы Адам де Сомбреном почти снес глупцу голову с плеч.
Внезапно Адам замер. Там, чуть дальше по дороге, – рыцарь на белом коне… И на груди у него – щит, раскроенный на «пасти и песок»! Никакого сомнения, это он, Анн де Вивре!
Адам бросился к нему яростно, исступленно. Но ему пришлось продвигаться против течения бегущего войска, и с каждым мгновением это становилось все труднее. Вдруг какой-то охваченный паникой английский рыцарь налетел на Адама с такой силой, что выбил из рук булаву. Адам посмотрел, куда она упала, выругался, а когда поднял голову, обнаружил прямо перед собой сира де Вивре с занесенным мечом. Он подумал о Лилит и закрыл глаза. Но тот не ударил – наоборот, опустил меч.
– Убирайся! Не от моей руки ты умрешь.
Адам оторопел. Почему смертельный враг оставил его в живых? И от чьей руки предрек гибель? Он ничего не понимал…
Бегство вокруг него ускорилось. По крайней мере, ясно одно: ему нельзя здесь долее оставаться. Надо последовать примеру остальных, бежать. Адам развернул коня и прорычал:
– Р-р-аа, Самаэль!
Огромный черный жеребец понес его сквозь обезумевший от ужаса людской поток…
Если бы англичане не поддались панике, их поражение не привело бы к катастрофе. Но они совершили глупость: покинули Патейский лес и помчались, куда глаза глядят.
Однако сразу же за опушкой начиналась Босская равнина – ровная и почти бескрайняя. В хлебных полях, простиравшихся насколько хватало глаз, несчастные беглецы, побросавшие свое оружие, были беззащитны, как кролики. Началась безжалостная охота на человека. Избиение завершилось только перед Жанвилем.
Подобрав тела павших, насчитали более двух тысяч убитых англичан. Кроме того, почти столько же попало в плен, и среди них оказался военачальник Тэлбот. У французов погибло всего трое. Это была их крупнейшая победа с самого начала войны. Весть о ней вызвала панику в самом Париже…
К несчастью, она ничуть не воодушевила дофина, даже совсем наоборот!
Жанна встретилась с ним на следующий день в Сюлли-сюр-Луар, замке, который он некоторое время назад избрал своим местопребыванием. Сюлли-сюр-Луар принадлежал Ла Тремуйлю. Дни напролет фаворит пытался сломить дух Карла.
Бедная Жанна! Она приехала, сияя от гордости и счастья, она ожидала взрыва радости, а удостоилась лишь натянутой улыбки и насупленного взгляда.
Приняв ее, дофин объявил, указывая на Ла Тремуйля и его клику:
– Узнаем мнение моего совета.
И все началось сначала: пустые разглагольствования, трусливые мнения, коварные наветы… Англичане еще сильны и не все перебиты при Пате, а силы бургундцев и вовсе нетронуты. Пока Жанне очень везло, но не может же это продолжаться вечно. Лучше всего остановиться на достигнутом. Коронация может и подождать! И снова Жанна плакала…
Потеряв два дня, 2 июня, в праздник святого Бенуа, она решила повторить маневр, который удался ей в Лоше: остаться наедине с дофином и вынудить его решиться. Придя к нему, Жанна обнаружила его более подавленным и унылым, чем обычно. Ей стоило немалого труда увлечь Карла за собой в ближайшее аббатство – Флери.
Там находились дорогие могилы: места погребения святого Бенуа и короля Франции Филиппа I. И вот, стоя перед его останками, Карл вдруг встрепенулся: он будет коронован подобно своему предку! Он решился отправиться в путь без промедления.
Как и в Лоше, Ла Тремуйлю пришлось смириться, но фаворит все же вырвал у дофина две уступки. Первая: Ришмон, чьему званию коннетабля он завидовал, не будет присутствовать на коронации. И вторая: в Реймс двинутся не через Орлеан, слишком хорошо помнивший подвиги Девственницы, а через Осер…
Жанна д’Арк дала сигнал к отправлению 27 июня. За ней следовала двенадцатитысячная армия. Девственница ехала рядом с дофином, развернув свое знамя; за ними – Жан д'Алансон и Бастард.
Через Луару переправились у Жиена. Пока жители Орлеана украшали свой город знаменами с лилиями, напрасно ожидая свою героиню и своего государя, кортеж направился в Осер. Большой бургундский город, который Ла Тремуйль и его дружки расписывали дофину как враждебный, с ликованием распахнул перед ним ворота.
4 июля слух о приближении дофина достиг Труа, вызвав большое волнение среди его обывателей. В самом деле, Труа был в своем роде совершенно особенным городом. Ведь именно там был подписан договор, согласно которому Карл лишался наследства в пользу короля Англии. И именно там Генрих V Английский был провозглашен правителем Франции и получил в жены Катерину, дочь Карла VI. Для дофина Труа оставался местом унижения.
Мнения горожан разделились. С одной стороны, существовал риск, что дофин захочет отомстить. Поэтому осторожность требовала закрыть перед ним ворота. Но, с другой стороны, как воспротивиться ему? Разве сопровождавшей его Девственнице не помогает сам Бог? Каждый день приходят новые свидетельства о ее чудесных подвигах. Так не лучше ли устроить дофину хороший прием и надеяться на его великодушие?
Анн был в числе тех, кто под самым носом у англичан и бургундцев обходил край, рассказывая о подвигах Девственницы. В тот день он находился совсем неподалеку, в соседней деревушке Сен-Фаль, вместе с Филиппиной Руссель и отцом Сильвестром.
Покинув Орлеан, он незамедлительно отправился в Невиль-о-Буа. Там он рассудил, что Колен Руссель должен остаться на месте. Никто лучше него не возглавил бы оборону Невиля, в чем, учитывая военное положение, имелась настоятельная потребность. Зато Филиппину и отца Сильвестра Анн попросил сопровождать себя. Втроем они представляли собой Церковь, дворянство и народ, символический образ страны, и благодаря этому население гораздо охотнее прислушивалось к их речам.