Дитя Всех святых. Цикламор
Шрифт:
Карл VII въехал на сером коне, под громкие звуки труб. На нем были бело-голубой с золотом плащ и строгая черная шляпа. Для тех, кто видел короля, становилось очевидным: от воодушевления, проявленного Карлом на коронации, не осталось и следа. Он вновь стал унылым, неуверенным в себе молодым человеком – с маленькими глазками, острым носом и тонкими губами, сложенными в неприятную складку.
Карл VII спешился и подошел к коленопреклоненным больным. Его некрасивое лицо побледнело, когда он увидел их вблизи. Придворные, державшиеся за его спиной, в частности пузатый архиепископ Реньо де Шартр, попятились назад. Только Жанна д'Арк сошла с коня и встала рядом с королем. На Деве по-прежнему оставались доспехи, и в руке она держала белый стяг.
Карл начертал крест на лбу первого больного и неуверенным голосом произнес полагающуюся формулу:
– Король тебя касается, Бог исцеляет…
Альенора смотрела не на короля, а на Орлеанскую Деву, которую видела впервые, хотя и часто слышала о ней. Англичанка рассматривала Жанну с сильнейшим любопытством. Кто она? Святая, как утверждали французы, или колдунья, как называли Жанну ее соотечественники англичане? У самой Альеноры не было предубеждения. «Волчья дама» вышла из политической борьбы. Ее эта распря более не касалась.
Она закрыла глаза и прочитала короткую молитву. А, открыв их вновь, решила, что Жанна д'Арк и в самом деле святая, поскольку ее молитва исполнилась… Анн был здесь!
Он находился совсем рядом, в королевской свите, их разделяло всего лишь несколько человек. Он не заметил Альенору среди монахинь, но она-то прекрасно его видела, и это лицо не могло обмануть ее. Анн был несчастен, даже потерян. Время от времени вытаскивал из-под стального нагрудника свою серую повязку и подносил к губам.
Сердце Альеноры так и подскочило в груди! Слишком рано жертвовать собой. Анн до сих пор любит Теодору и нуждается в ней. Когда войско двинется в путь, Альенора последует за ним и явится ему при первом же затишье.
Альенора улыбнулась… Она все еще «волчья дама», хозяйка зимнего замка. Она все еще Теодора де Куссон.
Несмотря на то, что ему пошел уже девяносто первый год, Франсуа де Вивре находился в пути. Он покинул свой замок Вивре и отправился в Нант во главе небольшого отряда.
После отъезда Изидора Ланфана старик заперся у себя и решил, что это уже навсегда; но письмо от самого Изидора положило неожиданный конец его затворничеству.
Никто бы не мог описать словами счастье, которое принесло послание оруженосца старому сеньору… Анн вернулся живым и невредимым из своего паломничества! Он стал сеньором де Невилем!
И эта радость удваивалась, ибо впервые в жизни сердце Франсуа не скорбело за его страну. Изидор, писавший свое письмо на следующий же день после освобождения Орлеана, сообщил сиру де Вивре о снятии осады и о подвигах Жанны. Франсуа, добровольно заточивший себя в полном одиночестве, был одним из немногих, кто еще не знал о существовании Девственницы. А, узнав, сразу же уверовал в победу. Бог смилостивился, наконец, над Францией. За освобождением Орлеана скоро последует коронация Карла VII, освобождение Парижа – и всего королевства!
Но когда момент первого восторга миновал, Франсуа де Вивре понял, что должен действовать. Его долг ясен: поскольку, благодарение небу, Анн жив, надлежит восстановить его в правах, вновь сделать своим наследником. Однако легко сказать, да трудно выполнить.
О возврате Куссона нечего и думать. Никогда герцог не вернет ему эту неприступную крепость. Так что Франсуа попросит у своего сеньора только Вивре, чтобы Анн мог носить титул и герб. Но даже у этой просьбы весьма мало шансов на успех. С какой стати герцог согласится на подобное? Предложить выкупить замок за деньги? Но все имущество Франсуа принадлежит ему, лишь покуда он жив, а после кончины отойдет герцогству. Взывать к естественной справедливости? Но причина, по которой прадед лишил Анна его прав, никуда не делась: тот ведь по-прежнему женат на английской авантюристке…
От безысходности Франсуа решил отправиться в Нант самолично. Он надеялся, что герцог, увидев, что древний старец лично явился к нему, несмотря на преклонный возраст и тяготы путешествия, посочувствует и проявит великодушие. Честно говоря, только на это и мог рассчитывать Франсуа.
Пустившись в дорогу, сир де Вивре не переставал размышлять, и мало-помалу первое место в его мыслях заняла Теодора. Ибо самым удивительным в письме Изидора показалось ему именно это: Анн и Теодора любили друг друга. Кто такая на самом деле супруга Анна, английская шпионка или Теодора, уже не важно. Ведь он отлучил своего правнука от имущества и титула, всерьез полагая, что тот женился на «волчьей даме». И даже не задумывался тогда, справедливо ли это решение. А теперь вот задумался. И это повергло старика в смущение, возраставшее все больше и больше.
К Франсуа вернулось некое воспоминание, в тот роковой момент самым необъяснимым образом почему-то совершенно выскочившее у него из головы: ведь он и сам некогда совокупился с Теодорой!.. Да, да, он предавался с ней любви пятьдесят лет назад, в Италии, и после этого она спасла ему жизнь. Теодора – вовсе не зло, и Франсуа прекрасно знал это. В таком случае, почему же он так поступил? Пытаясь защитить своего правнука? Возможно. Но, может, также… из ревности? Может, в какой-то темной части своей души Франсуа хотел остаться единственным из Вивре, кто познал это фантастическое создание и был им любим?..
Он уже миновал Куссон и добрался до леса Ланноэ, когда заметил круглую хижину из нетесаных камней. Франсуа велел своей свите остановиться и вошел туда один. Второй раз проникал он сюда. Когда-то здесь разыгралась одна древняя история, еще более древняя, чем он сам, поскольку он был зачат именно в этой хижине, как узнал впоследствии, – на глазах шести мертвых волков. Франсуа так и не узнал почему. В любом случае это место осенено знаком волка.
Старик преклонил колена. На земле оставалось немного белой пыли, быть может, остаток древних костей. Франсуа прошептал:
– Анн, прости!
Потом еще тише:
– Прости, Теодора…
Став королем, Карл VII вновь поддался своим прежним демонам. Пыжась от официального признания, полученного благодаря коронации, он прислушивался теперь только к льстивым речам самых подлых придворных. Он забыл о своей стране, забыл о войне, забыл о Жанне д'Арк.
Лишь по необходимости – поскольку ликующее население деревень и городов, через которые он проезжал, желало видеть их вместе – он появлялся рядом с Девственницей, но если время от времени и смотрел в ее сторону, то с раздражением. Карл VII знал, что обязан Жанне всем, и не мог вынести этого…