Дитя Всех святых. Перстень с волком
Шрифт:
Нынешний хозяин Парижа, Иоанн Бесстрашный, продолжал усиливать свое могущество. Ему уже мало было англичан и его собственного войска, он вздумал искать поддержки в простом народе. Прежде всего, он велел вооружить виноторговцев, которые образовали отряды ополчения. Затем решил привлечь на свою сторону мясников.
Парижские мясники представляли собой весьма влиятельную корпорацию, очень богатую и довольно замкнутую, куда весьма непросто было проникнуть извне. После щедрого угощения вином, на которое не поскупился герцог Бургундский, мясники согласились защищать его с оружием в руках и в скором времени должны были стать самыми рьяными его сторонниками.
Они
Луи де Вивре решил опереться в своих действиях именно на него. Иоанн Бесстрашный собирался разделить столицу на шестнадцать округов, каждым из которых должен был руководить старшина. Под началом такого старшины находились пятидесятники и десятники. Чтобы держать под контролем действия противника и по мере сил вредить ему, Луи непременно должен был заполучить какую-нибудь ответственную должность. Совсем неплохо было бы оказаться квартальным старшиной.
Поскольку белые перья и длинный острый клюв не закрывали ему обзора, Луи рассеянно разглядывал свиные головы на прилавках и развешанную по стенам требуху. Сия жизнеутверждающая картина не мешала ему предаваться горьким мыслям. Желая поглубже внедриться в ряды бургундцев, Луи сделал не лучший выбор. Он никак не мог предвидеть смерти Валентины; вероятно, сейчас ему было бы полезнее находиться в Блуа и служить поддержкой юному Шарлю.
— Боже мой, да это же Болтун собственной персоной!
Парню, только что вошедшему в лавчонку, было лет двадцать пять. Был он очень высоким, темноволосым, с физиономией такой же острой, как и нож, которым он орудовал столь ловко. Нетрудно представить, каким жестоким и безжалостным мог он быть при случае, но сейчас его физиономия выражала искреннюю радость от неожиданной встречи.
— Чертовски рад тебя видеть, Болтун! Язык у тебя здорово подвешен, ей-богу, ты один из самых известных парней во всем Париже!
— Ну, куда мне равняться с тобой, Башка! Впрочем, я к тебе по делу.
Разразившись потоком слов и помогая себе резкими движениями крючковатых лап, Луи чрезвычайно красноречиво изложил свою просьбу. Лицо живодера сразу же сделалось серьезным. Теперь собеседник мог не сомневаться: перед ним всемогущий и грозный начальник ополчения.
— Ты всего лишь шут! Чего ты от меня хочешь?
— Ошибаешься, Башка, я не только шут. За мной стоят тысячи парижских оборванцев. А нищие, как тебе известно, не любят мясников, потому что мясники не дают им мяса бесплатно. Зато они обожают шутов и комедиантов, потому что комедианты смешат всех, а платит только тот, кто в состоянии заплатить.
— По-твоему, нищие оборванцы лучше мясников?
— А почему бы и нет? Мясники хорошо умеют владеть ножом, зато у нищего пустое брюхо, поэтому он голодный и злой, как волк. Ты даже представить себе не можешь это скопище злобы! Подскажи герцогу назначить меня старшиной паперти собора Парижской Богоматери, и клянусь тебе, в скором времени эта площадь превратится в самый неприступный бастион бургундцев во всей столице!
Симон по прозвищу Башка задумался ненадолго, а затем, протянув руку, пожал протянутую в ответ крючковатую птичью лапу.
— Ты нравишься мне, Болтун! Ты и в самом деле не такой, как другие!
В течение последующих дней Иоанн Бесстрашный зарабатывал себе дешевую популярность. Он объявил о восстановлении былых свобод, которые когда-то были отменены Карлом VI. При герцоге Бургундском в Париже вновь появились городской голова и старшины, члены магистрата городской управы.
И когда настала пора назначать квартальных, Иоанну доложили о том, что могущественная корпорация мясников во главе со своим начальником по прозвищу Башка предлагает поставить Болтуна старшиной квартала, куда входит площадь собора. Что ж, у Иоанна не нашлось никаких возражений. Напротив, в тот же самый день он велел привезти в дом фигляра полную тележку винных бочек.
Луи де Вивре немедленно приступил к действиям, и паперть собора Парижской Богоматери изменилась до неузнаваемости. Продавцы птиц, трав и разных снадобий покинули ее, их место тут же заняли комедианты, шуты, гимнасты, медвежьи вожатые. Медведи и обезьяны прогуливались на свободе, и площадь вскоре стала похожа на зверинец под открытым небом.
В самом ее центре были воздвигнуты подмостки, и на них почти беспрерывно игрались различные пьесы. Сюжет их был практически одинаков: некий арманьяк, легко узнаваемый по белой ленте на правом рукаве, ссорился с неким бургундцем, носящим андреевский крест, причем последний неизменно оказывался победителем, а арманьяк получал по заслугам и был убит…
Время от времени Башка в окружении многочисленного эскорта вооруженных мясников навещал свою мамашу в ее лавке и, пользуясь случаем, останавливался поглядеть очередную сценку.
Но наиболее поразительным зрелищем были эти самые новоиспеченные старшины. Кроме комедиантов и шутов среди них, как и говорил Луи, оказалось полным-полно самого разнообразного парижского сброда: попрошайки, воришки, калеки, всевозможные уроды, один отвратительней другого. Все они были вооружены, и нередко между ними затевалась драка. Тут же собиралась толпа — зеваки старались не пропустить очередное захватывающее зрелище. Нередко по окончании кровавого спектакля жертву дружно бросали прямо в Сену, благо река протекала совсем близко.
При всей этой неразберихе существовала некая видимость иерархии. Но — только видимость, потому что царила здесь все-таки анархия. У каждого из пятидесятников под началом ходило около пятидесяти человек, разбитые на десятки, каждая, соответственно, со своим начальником.
Одной из самых колоритных фигур в их числе была Мишалетта, та, что во время первых спектаклей изображала Изабо. Луи назначил ее пятидесятницей над женщинами, потому что их сестры, разных проституток и нищенок, было довольно много. Мишалетта, с головой волчицы в короне, в платье, декольтированном до неприличия, царила среди них безраздельно.
Все эти дамы были вооружены, а по злобе и бешенству могли соперничать с мужчинами. Им не терпелось ввязаться в драку, и они во всю глотку распевали: «Поспешим, сестрицы, братцы, арманьякам резать яйца». В ожидании этого счастливого момента они отдавались своим соратникам за деньги, а иногда даже и бесплатно, если те приходились им по душе. Площадь перед собором Парижской Богоматери превратилась в подмостки и одновременно с тем — в гигантский бордель.
Порой здесь появлялась еще одна продажная женщина. Впрочем, никто не решался приближаться к этому блистательному созданию с ослепительной огненно-рыжей шевелюрой. Лисица Фелиза являлась теперь содержательницей самого известного дома терпимости в Париже, что находился совсем близко, на улице Галитьи. Сделать это приобретение она смогла благодаря сотне экю, полученной от Луи за одну известную услугу…