Дивен Стринг. Атомные ангелы
Шрифт:
"Ненавижу такие дни", — подумала она.
И вот тут-то появился Зелёный Человек.
Он был высок и закутан в зелёный плащ. Из кармана у него торчал журнал, свёрнутый в трубочку.
— Каки, — сказал он девочке. — Каки-завоняки.
Биси поняла, что этот человек маньяк и он сейчас её изнасилует. Как она уже знала от мамы, учительницы и телевизора, рано или поздно это происходило со всеми белыми американскими девочками, которые не успели завести себе нормальные комплексы. Потом маньяка обязательно ловили и отправляли в психиатрическую клинику, а у девочки появлялось, наконец, какое-нибудь психическое отклонение, которую потом можно было лечить
Как происходит изнасилование, она тоже знала во всех подробностях от мамы и из телевизора. Судя по всему, это было не очень приятно, но другого способа приобрести психические травмы не осталось. Поэтому Биси только вздохнула и начала раздеваться.
— Не-е-ет, миленькая девочка, — сказал Зелёный Человек свистящим шёпотом. — Мне не нужны твои маленькие писики и попики. Мне нужны твои какочки-завонякочки. Которыми ты какиешь в свой маленький славненький горшочечек.
Девочка обрадовалась: маньяк и в самом деле был самый взаправдашний, потому что он говорил как все нормальные маньяки, на ломаном детском языке. Но от его желания поесть детских какашек, вполне естественного (если верить учительнице и телевизору), у маленькой Биси не могло возникнуть даже самого завалящего комплекса. К тому же она смутилась, потому что знала за своими какашками одну особенность: они не всегда бывали правильными, настоящими какашками.
— У меня плохие каки, сэр, — вежливо сказала она. — Они вам не понравятся.
— Мне нужны именно они, твои плохие какашечки, — ненатурально захихикал Зелёный Человек. — Ты будешь каждую неделю собирать свои плохие каки-завоняки. Иначе я убью твою мамочку.
— А как? — поинтересовалась Биси. Ей совсем не хотелось убивать маму Серафиму, но она решила на всякий случай выяснить, как это делается: вдруг это поможет ей приобрести хоть какой-нибудь невроз.
— О, я могу убить её на расстоянии, не пошевелив даже пальцем, — Зелёный Человек ухмыльнулся так зловеще, что Биси, наконец, стало страшно. — Я убью её вот этим.
Он достал из кармана номер журнала "Артс Америкэн" и покрутил им в руке.
Девочка знала, что такое журнал "Артс Америкэн". Мама получала его каждую неделю и каждый раз бледнела, когда открывала его. Поэтому она поверила Зелёному Человеку.
— Я могу раздавить твою мамусичку, как блоху, вот так, — сказал Зелёный Человек и скрипнул ногтями. — Но пока ты будешь приносить мне свои особые каки-завоняки, мамочка будет жить и рисовать свои глупенькие, смешные картиночки.
С тех пор маленькая Бисальбуминемия лишилась покоя. А теперь ещё и этот чёртов запор!
Самое же скверное, что у неё болел живот. И болел всё сильнее.
ГЛАВА 7
Владимирильич Лермонтов шёл мимо Центра Пиаже.
Его не волновало то место, где он провёл несколько лет и где он имел шанс стать нормальным имбецилом, объектом любви и заботы. Он избрал разрушительный путь нигилизма и выскреб Центр Пиаже из тайников своего чёрного сердца.
Лермонтов направлялся в подпольную лавку, открытую безумным палеоэкофашистом Чехом Словаком. У него можно было купить органические продукты и генетически неизменённую воду без консервантов. Владимирильич тратил на это остатки средств. Скоро он должен был остаться совсем без денег, но это его не волновало: в безумном мире неограниченного насилия деньги не понадобятся.
Но, готовясь к торжеству анархии, Лермонтов не забывал сеять беду повсюду. Например, он любил нападать на подростков в тёмных переулках. Обычно он начинал с того, что отнимал у них кака-калу и сигареты с марихуаной, после чего принуждал — в обмен на возвращение их немудрёных сокровищ — прочитать страничку из Капитала, аят Корана, заклинание из Некрономикона, или ещё что-нибудь разрушительное. Потом он дарил им (под видом безобидных мемуаров порнозвёзд) какое-нибудь сочинение безумного православного злодея Тургения Ростроповича, запрещённого во всех цивилизованных странах. Его труды — в дьявольски точном переводе, изготовленном в секретных семиотических лабораториях КГБ — он всегда носил с собой в большом количестве: эти книги уничтожали в неокрепших душах волю к добру и свету и делали из детей идеальных воинов Хаоса.
На сей раз, однако, ни одна потенциальная жертва не попалась на глаза Лермонтову, пока он шёл к лавке, которая пряталась в щели между корпусом лоботомии Центра Пиаже и «Макдональдсом».
Железная дверь без вывески была покрыта толстым слоем ржавчины. Он без страха приоткрыл её и ступил в темноту. Лермонтов знал, что его ждёт в темноте: долгий подъём наверх, ещё одна железная дверь, — и, наконец, чердак, где и находилась лавка.
Чердак принадлежал Чеху Словаку, бывшему агенту венгрской разведки. Когда-то он был убеждённым коммунистом, но после поражения советского блока и распада Венгерии на Моравию и Мордовию Чех потерял веру в любые формы общественно-полезного устройства мира.
Познакомившись с ним, Лермонтов понял, что этот человек может быть полезен, и подарил ему полное собрание сочинений Ростроповича.
После чтения Ростроповича Чех Словак полностью утратил желание считать себя принадлежащим к человеческому роду. Вместо людей он полюбил вымершие виды живых существ — динозавров, археоптериксов, гигантских моллюсков. Он доказывал, что эволюция была ошибкой и что единственной задачей человечества является исправление этой ошибки. Для этого он предлагал истребить все современные виды животных, после чего вернуть природу к её первозданности, то есть ко временам мезозоя, который он считал золотым веком Земли. Это следовало совершить путём уменьшения количества кислорода в воздухе благодаря сжиганию всех запасов угля и нефти. По его мысли, возвращение мезозойского климата вызывало бы к жизни умершие виды.
Всё это он изложил в безумном "Палеоэкологическом Манифесте", который Лермонтов распространял вместе с Кораном и Некрономиконом. Он считал, что любая любая идея хороша, если только она оправдывает безграничное насилие и ведёт к торжеству безумия и хаоса. Кроме того, Словак снабжал его продуктами и водой.
На чердаке царила непроглядная тьма. В воздухе висел удушливый чад. Среди ядовитых миазмов особенно отвратительны были запахи горелого латекса, гниющих кумкватов и древесно-восточного парфюма "John Varvatos Vintage". Чех считал, что такая атмосфера ближе всего к мезозойской.
Загорелась единственная красная лампочка, и Лермонтов увидел Чеха. Тот сидел на высоком барном стуле, возвышающемся над горой игрушек, изображающих вымерших животных. Словак, скорчившись, неистово сосал хвост игрушечного бронтозавра.
— Do sviazy! — сказал Чех Словак по-русски. То было старое шпионское приветствие, принятое среди агентов восточного блока.
— Vperedt na zdorovje! — ответил Лермонтов на том же языке. Он любил русский за то, что на нём разговаривали великие адепты неограниченного насилия: Сталин, Геббельс, Чингисхан и Ростропович.