Дивергент (Избранная)
Шрифт:
– Что ж, ты ошибалась.
Он отводит глаза. Его щеки пылают, как будто он смущен.
– Знаешь, мне можно рассказывать все. – Он берет мое лицо в руки. Кончики его пальцев холодные, ладони теплые. – Я добрее, чем казалось во время обучения. Честное слово.
Я верю ему. Но его доброта здесь ни при чем.
Он целует меня между бровей, в кончик носа, прижимается губами ко рту. Я балансирую на грани. В моих венах вместо крови бурлит электричество. Я хочу, чтобы он целовал меня, хочу. Я боюсь, куда это может завести.
Он кладет руки мне на плечи,
– Ты ранена? – спрашивает он.
– Нет. Это новая татуировка. Она зажила, просто… я хотела ее прикрыть.
– Можно посмотреть?
Я киваю с комком в горле. Спускаю рукав и высвобождаю плечо. Он мгновение смотрит на него и затем проводит по коже пальцами. Они вторят очертаниям моих костей, которые торчат сильнее, чем мне хотелось бы. Там, где его пальцы касаются моей кожи, все меняется. Внутри меня все трепещет. Не только от страха. От чего-то еще. От желания.
Он отводит край бинта в сторону. Проводит взглядом по символу Альтруизма и улыбается.
– У меня такой же, – смеется он. – На спине.
– Правда? Можно посмотреть?
Он закрывает татуировку бинтом и натягивает мою футболку обратно на плечо.
– Ты просишь меня раздеться, Трис?
Нервный смешок вырывается из моего горла.
– Только… частично.
Он кивает, его улыбка внезапно исчезает. Он поднимает глаза на меня и расстегивает толстовку. Она скользит с его плеч, и он швыряет ее на стул. Мне больше не хочется смеяться. Я могу только смотреть на него.
Он сводит брови, хватается за низ футболки и одним быстрым движением стаскивает ее через голову.
На его правом боку пляшет пламя Лихости, но больше на груди знаков нет. Он отводит глаза.
– В чем дело? – хмурюсь я. Такое впечатление, что ему… не по себе.
– Я редко предлагаю на себя посмотреть, – отвечает он. – Собственно, никогда.
– Не представляю почему, – тихо говорю я. – В смысле, ты бы себя видел!
Я медленно обхожу его. На его спине краски больше, чем кожи. Здесь нарисованы символы всех фракций: Лихость наверху позвоночника, Альтруизм сразу под ней, другие три, поменьше, еще ниже. Несколько секунд я смотрю на весы, которые представляют Правдолюбие, глаз, который означает Эрудицию, и дерево, которое символизирует Товарищество. Вполне логично, что он нанес на себя символ Лихости, своего прибежища, и даже символ Альтруизма, своей родной фракции, как и я. Но остальные три?
– Я считаю, что мы все совершили ошибку, – тихо говорит он. – Мы стали принижать добродетели других фракций, развивая свои собственные. Я не хочу этого делать. Я хочу быть смелым, и самоотверженным, и умным, и добрым, и честным.
Он прочищает горло.
– Я постоянно борюсь с добротой.
– Никто не идеален, – шепчу я. – Ничего не получится. Один недостаток замещается другим.
Я обменяла трусость на жестокость; обменяла слабость на свирепость.
Я провожу по символу Альтруизма кончиками пальцев.
– Знаешь, надо предупредить их. И поскорее.
– Я знаю. Мы предупредим.
Он поворачивается ко мне. Я хочу прикоснуться к нему, но боюсь его наготы, боюсь, что он заставит меня тоже обнажиться.
– Это пугает тебя, Трис?
– Нет, – хрипло отвечаю я и прочищаю горло. – Не всерьез. Просто я… боюсь своих желаний.
– И чего же ты хочешь? – Его лицо становится напряженным. – Меня?
Я медленно киваю.
Он тоже кивает и осторожно берет мои руки. Кладет мои ладони себе на живот. Глядя вниз, поднимает мои ладони по животу и груди и прижимает к своей шее. Мои руки покалывает от близости его кожи, гладкой, теплой. Лицо пылает, но я все равно дрожу. Он смотрит на меня.
– Когда-нибудь, – говорит он, – если ты не передумаешь, мы можем…
Он умолкает и прочищает горло.
– Мы можем…
Я слегка улыбаюсь и обнимаю его, прежде чем он успевает договорить, прижимаюсь щекой к груди. Я чувствую щекой его сердцебиение, такое же учащенное, как и у меня.
– Ты тоже боишься меня, Тобиас?
– Ужасно, – улыбается он.
Я поворачиваю голову и целую впадинку под его горлом.
– Возможно, ты больше не появишься в моем пейзаже страха, – шепчу я.
Он нагибает голову и медленно целует меня.
– Тогда все будут называть тебя Шесть.
– Четыре и Шесть, – пробую я.
Мы снова целуемся, и теперь это кажется знакомым. Я точно знаю, как соотносятся наши тела: его рука на моей талии, мои ладони на его груди, давление его губ на мои. Мы запечатлели друг друга в памяти.
Глава 32
Пока мы идем в столовую, я внимательно изучаю лицо Тобиаса в поисках следов разочарования. Мы провели два часа, лежа на его кровати, разговаривая и целуясь, и в конце концов задремали, пока не услышали крики в коридоре – люди направлялись на банкет.
Если что-то и изменилось, то он стал менее серьезным. Во всяком случае, больше улыбается.
Дойдя до входа, мы разделяемся. Я вхожу первой и бегу к нашему с Уиллом и Кристиной столу. Через минуту он входит вторым и садится рядом с Зиком, который протягивает ему темную бутылку. Тобиас отмахивается.
– Куда ты подевалась? – спрашивает Кристина. – Все остальные вернулись в спальню.
– Просто бродила вокруг. Слишком нервничала, чтобы с кем-то разговаривать.
– У тебя нет причин нервничать. – Кристина качает головой. – Я всего-то на минутку отвернулась, чтобы поболтать с Уиллом, как ты уже исчезла.
Я замечаю в ее голосе нотку зависти и снова жалею о невозможности объяснить, что я была хорошо подготовлена к симуляции из-за того, кто я есть. Остается просто пожать плечами.
– Какую работу ты выберешь? – спрашиваю я.
– Пожалуй, мне понравится работа, как у Четыре. Обучать неофитов. Они у меня света божьего не взвидят. То-то весело будет! А ты?
Я так сосредоточилась на прохождении инициации, что почти не думала об этом. Я могла бы работать на лидеров Лихости… но они убьют меня, если узнают, кто я. Какие еще есть варианты?