Диверсант
Шрифт:
Видок у них в самом деле был ещё тот. Мокрое бельё неприятно липло к телу. Форму бы сейчас сухую и поесть от пуза, а тогда уже и дальше воевать можно.
Невдалеке послышались шаги, шелест травы, и из темноты возникли двое парней — в гражданской одежде и с винтовками.
— Стой, кто такие?
— Свои, из окружения выходим.
— Сдайте оружие и — к командиру.
— Вы-то сами кто будете? Мы красноармейцы, и цивильным не подчиняемся.
— Ополченцы мы. — В доказательство
— Тоже мне аргумент. Оружия сейчас только у ленивого нет. Шли бы вы, парни, своей дорогой.
Ребятки, однако, обиделись, щёлкнули затворами.
— Руки вверх!
Саша не выдержал.
— Ты винтовку свою вон туда, на немцев направляй. Мы только что на переправе двух боевых товарищей потеряли, а ты стволом в меня тычешь!
— Сдайте оружие!
— А ты мне его давал? Я немца убил и автомат забрал. Ты скольких немцев сам, своей рукой убил? Чего молчишь?
Ополченцы молчали, переглядывались.
— К начальнику положено всех вести, кто с немецкой стороны приходит.
— Ладно, чего с вами разговаривать? Ведите к командиру!
Бойцы повесили на себя автоматы, Саша взял портфель. Ополченцы шли впереди, показывая дорогу.
Окруженцев привели в полуразрушенное здание. На первом этаже уцелевшего левого крыла расположился штаб батальона. За столом — письменным, обычного вида, сидел командир со звездой на рукаве и без знаков различия.
Комната скудно освещалась неверным, колеблющимся светом коптилки, сделанной из снарядной гильзы.
— Товарищ комиссар! Троих подозрительных задержали! Приплыли с той стороны, оружие сдать отказываются.
Политрук поднялся из-за стола. Был он молод — лет двадцати шести, и форма на нём сидела, как на корове седло. Видимо, в армии он не служил никогда.
Саша таких не любил. Одно дело — руководить за столом, и совсем другое — боевыми действиями на фронте.
— Командир истребительного батальона Винокуров, — представился комиссар. — Кто такие?
— Красноармеец Терёхин.
— Красноармеец Кузьмичёв.
— Красноармеец Пилипченко.
Бывшие окруженцы представились.
— А документы у вас есть?
Саша поставил портфель на стол, открыл его и достал пять красноармейских книжек. Комиссар просмотрел их.
— Почему книжек пять, а вас трое?
— Двоих наших товарищей убило при переправе.
— Жаль. Что за портфель?
— Это трофей — офицера немецкого убили. Карта там и бумаги, все на немецком. Показать бы это всё командованию, может, важное что?
— Хм, похвально. А как же вы через немецкие позиции на той стороне Днепра прошли?
— Где ползком, где с огнём прорывались.
— Занятно, занятно! На самом оживлённом участке прошли. Как только вам это удалось?
Комиссар
— Расстрелять!
Приказ был неожиданным — как для бывших окруженцев, так и для самих ополченцев. Несколько мгновений в комнате висела тишина.
Вдруг Сергей с треском рванул на себе нательную рубаху, разодрав её до пояса.
— А это видел? Ты что же думаешь, мы знамя из немецкого тыла вынесли для того, чтобы здесь от пуль своих погибнуть? Ах ты, крыса тыловая! За немцев нас принял? А это ты видел? — Сергей указал на татуировку на груди. Там были выколоты профили Ленина и Сталина, какими их изображали на плакатах.
Пушкарь потянул за край знамени и с трудом размотал волглую ткань.
— Сюда смотри, комиссар!
Один из ополченцев прочитал вслух: «Двадцать четвёртая стрелковая дивизия».
— Товарищ комиссар, это же знамя дивизии!
— Сам вижу, не слепой, — буркнул комиссар. — Ошибочка вышла, приказ о расстреле отменяю.
Он уселся на скрипучий стул и принялся крутить ручку полевого телефона. На том конце ответили.
— Да, это я, Абрам Винокуров. Тут мои трёх окруженцев задержали. Нет, с документами немецкими, а главное — со знаменем. Да, понял, жду.
Саша и двое его товарищей стояли у стены. «Опять „радостная“ встреча у своих. Без малого не шлёпнули. Ей-богу, в немецком тылу безопаснее. Надо было нож в сапог сунуть. Вероятно, комиссар начальству названивал. Сейчас заявятся, снова допрашивать будут. Если всё же расстрелять решат — брошусь к автомату, он недалеко лежит. Постреляю, кого смогу. Повезёт — уйду, ну а если нет…» — думал Саша.
Вид у его товарищей был понурый — даже у Сергея, который рассчитывал на медаль.
«Ведь приходил я уже к нашим раз, в фильтрационный лагерь попал. Что меня второй раз понесло?» — размышления у Саши были нерадостные.
Распахнулась дверь, и вошёл командир — лет сорока, с пшеничными, как у маршала Тимошенко, усами. Форма на его фигуре сидела как влитая, и сразу было видно — кадровый военный. На петлицах — майорские шпалы, только вот сами петлицы василькового цвета. НКВД.
Вошедший за руку поздоровался с комиссаром.
— Что у тебя за происшествие, Абрам?
— Эти люди портфель с немецкими документами принесли и знамя.
— Покажи.
Ополченец взял со стола знамя, развернул.
— Так это же знамя двадцать четвёртой дивизии, — не скрыл своего удивления майор, — она под Могилевом сражалась. — Где взяли? — повернулся он к Саше.
— Легковушку немецкую расстреляли, забрали портфель и знамя.
Глаза у майора стали холодными и колючими.
«Видно, амбец нам приходит», — с тоской подумал Саша.